Через день выпало так много снега, что было невозможно выйти на улицу. Нас отправили на его расчистку, мы вывезли немало тележек со снегом в песчаные холмы. К концу дня мы расчистили все улицы и дворы и откопали все суда в гавани. На следующий день потеплело, снег начал таять, с крыш капало, а на улицах проступил ил. Но в середине дня налетели тучи и снова стало подмораживать, и вскоре все вновь было укрыто тонким слоем снега. В тот вечер, когда я пошел в сарай набрать поленьев, я поскользнулся и сильно ушиб ногу. Я очень стыдился того, что хромаю, поэтому, поднявшись, я не пошел сразу в дом. Вместо этого доковылял обратно до сарая, забрался подальше вглубь и сел на чурку. Фенрира со мной не было, он лежал с остальными собаками у очага и наслаждался кусочками сала и солеными ножками, его все баловали, ведь он был любимчиком в нашем доме.
В то время, пока я был внутри сарая, растирая ушибленное место, я заметил какую-то фигуру. Было не очень темно, но достаточно, чтобы ничего не видеть на расстоянии броска камня вверх по улице. Поэтому с трудом, но я смог различить в открытую дверь, что мимо шла Торгунна. Она куталась в плащ, а на голову был накинут капюшон. Женщины двигаются не так, как мужчины, они покачивают бедрами и легче становятся на пятки. А поскольку в Йомсборге не было других женщин, кроме нее, то и сомнений у меня не оставалось. Это шла она.
Меня это нисколько не насторожило. Торгунна свободно перемещалась по городу, и вполне могло так случиться, что у нее было какое-то дело внизу на пристани. Вагн мог отправить ее, чтобы она прихватила соленого мяса или лепешек из амбара. Она остановилась прямо напротив длинного дома и напротив того места, где сидел я, и приоткрыла дверь. Но не стала заходить внутрь, оставив ее приоткрытой, и пошла дальше вниз по улице.
Я продолжал сидеть. Какое-то время до меня доносился звук ее шагов, но он становился все тише, а потом порыв ветра, пронесшийся по крышам, окончательно заглушил его. Но теперь появилась еще одна фигура, на ней тоже был плащ и капюшон: из общего дома вышел мужчина и пошел вниз по улице.
Тогда я был еще слишком молод. Если бы я сразу все понял, то изо всех сил побежал бы и остановил бы это. А так я продолжал сидеть в дровяном сарае, в полной тишине, пока по звуку шагов не понял, что тот человек ушел уже далеко. Тогда я выскользнул на улицу. Мне хорошо было видно мужчину в плаще, хотя он был уже в самом низу возле пирса. Торгунну я не видел, а мужчина вышел на лед, осторожно шагая в сторону одного из самых больших военных кораблей, там он взялся за веревку, свисавшую с борта судна, и начал по ней забираться. И вот он уже стоял наверху, внимательно вглядываясь в длинные дома, потом в сторону порта, и нырнул в люк на палубе.
Я тоже пошел к причалу. Такие корабли редко встречаются на севере, скамьи для гребцов на нем располагаются под палубой. А поскольку весла были убраны, два ряда отверстий для весел от носа до кормы находились примерно на высоте моего роста, когда я стоял на льду, поэтому я мог легко заглянуть внутрь. Я доковылял до корабля и услышал звук ударов кремня о стальной брусок: кто-то разжигал внутри огонь.
Когда я подошел к корпусу, услышал ее голос. «Холодно», – прошептала она. Послышался ответ, постукивание кремнем, и кто-то начал раздувать огонь. Когда я заглянул в отверстие для весла, она стояла прямо передо мной, с плащом в руке, а под ее ногами лежала овчина. Мужчина поднялся, он стоял ко мне спиной, немного согнувшись, дуя на трут в руках, через его плечо мне было видно, как разгорается огонь. Мужчина поднес факел к очагу и там вспыхнул огонь. Он выпрямился и снял с себя плащ с капюшоном, но из-за того, что он по-прежнему стоял ко мне спиной, я не видел, кто это был. Торгунна была одета в коричневое платье со шнуровкой на плечах. Она распустила эту шнуровку, платье скользнуло на пол, и вот она стояла обнаженная в этом мерцающем свете. Мне были видны ее узкие плечи, высокая грудь с торчащими сосками, маленькие бледные руки, которые она прижала к своему животу. Она повернулась боком, выпятила живот немного вперед, изгибая спину.
– Ты видишь?
Мужчина ничего не ответил.
– Два полнолуния, может быть, три. И станет заметно.
Мужчина снял с себя рубаху и подошел к ней. Он положил свою руку ей на щеку и притянул к себе. Они поцеловались, но он все так и стоял ко мне спиной.
– Что мы будем делать, когда станет заметно? – Торгунна обвила его голую спину руками и поцеловала в ямку на шее. – Когда отец увидит, что мы будем делать…
Она так и не дождалась ответа. Вместо этого мужчина расстегнул ремень. Брюки спустились на щиколотки, и они стояли нагие друг напротив друга.
– Холодно, – прошептала она.
– Иди, я согрею тебя.
Я узнал этот голос. Возможно, я шевельнулся, стоя снаружи, потому что мужчина поднял голову, как будто прислушиваясь. Он повернулся вполоборота ко мне. Это был Бьёрн.
– Это лишь ветер. – Торгунна снова подошла к нему и потянула моего брата за собой на овчину. Она легла на спину и обхватила ногами его бедра, вся эта маленькая женщина скрылась за широкой спиной Бьёрна. Я развернулся и пошел прочь. Мне были слышны стоны Торгунны и шорох двигающихся тел внутри, за стенкой корабля.
На следующий день я ничего не сказал брату. Мне казалось, все, что я вчера видел, не произошло на самом деле, а лишь приснилось мне. Потому что Бьёрн, мой родной брат, не был безумцем. То, что он спал с дочерью Вагна и сделал ей ребенка, было для меня слишком.
В то утро мы начали с борьбы. Посреди двора было расчищено место от снега. У Бьёрна снова появился этот взгляд, казалось, что он был сильно обеспокоен, он не смотрел никому в глаза, его напряженность выражалась в глубокой морщине, пролегшей между бровей. Таким он пробыл бо́льшую часть времени в Йомсборге. Но я, каким же дураком был я, что так и не понял, из-за чего. Сейчас меня так и распирало спросить, как долго это все продолжалось и что они собирались делать, когда Вагн обнаружит, что его дочь ждет ребенка.
Тем утром за занятиями наблюдали Аслак с Крестьянином, я был поставлен бороться с Бьёрном. Мы боролись и раньше, там, откуда я был родом, все мальчишки этим занимались. С самого раннего возраста у Бьёрна борьба получалась хорошо, он был сильным и гибким, и еще никому не удавалось уложить его на лопатки. Аслак объяснил нам, что