Бар-мицва[16] была шумной, с музыкой, с экскурсией по старому Иерусалиму – всё, как полагается сыну бруклинского раввина. А именно:
Сначала тринадцатилетний Аарон Левин, прилетевший сюда с отцом специально ради своей бар-мицвы, дул в шофар…
Потом взрослые мужчины – отец, его израильские друзья и раввины – подняли над Аароном ковровый полог и с плясками и песней «Хава нагила» повели его к
Здесь, на площади у Стены, на его плечи положили новенький белый
Затем его привели в полуподземный, слева от Стены, молельный зал, где местный раввин достал из шкафа-
– Евреи, послушайте меня! Видите этот портрет? Два года мы боролись за этого Майкла Левина, киевского близнеца моего Аарона! Два года мы выходили на митинги в Нью-Йорке, Вашингтоне, Филадельфии, Цинциннати и в Лос-Анджелесе! Два года мы пикетировали советское посольство в Вашингтоне и требовали от Москвы отдать нам этого мальчика! Мы устраивали марши протеста, писали письма в ООН и в наш конгресс, и – мы… мы победили! Семья Левиных получила разрешение на выезд!
Евреи приняли это сообщение радостными криками: «
В это время у Яффских ворот, на ближайшей к Стене Плача иерусалимской «Парковке Мамилла» остановилось такси. Трое Левиных – Инна, Мариша и Миша – и «невзрачный очкарик» из Натива вышли из машины, и очкарик, поправив на голове кипу, повел их к Стене Плача.
Борух Левин заметил их издали, изумленно перевел глаза с Миши Левина на его картонный портрет и, пораженный, закричал:
– Ой! Вот же он! Он приехал! Мишша, мазал тов!
Все повернулись и расступились, очкарик пропустил Мишу вперед, и сквозь образовавшийся проход Миша, сияя от счастья, прошел к Аарону, чтобы обняться со своим «близнецом».
– Вот! Смотрите! – в полный голос закричал Борух Левин. – Видите?! Господь с нами! Он соединил их! – и, прослезившись от счастья, закачался в истовой молитве: – Шма Исроэйл Адойной Элой-эйну
А за забором, на женской части площади, куда пришли Инна и Мариша, Мариша вскинула на плечо свою скрипку-четвертушку и заиграла фрейлекс.
Файл № 63. 2024 год
«Да, их дроны летают над нами, снимают и передают куда-то видео нашего теннисного корта, плавательного бассейна и двухэтажного дома – прямо скажем, очень неказистого по сравнению с виллами нью-йоркских ювелиров, банкиров и биржевых воротил, спрятанных в лесах Катскильских гор. Правда, у нас большой участок, очень большой – 140 акров. Мы купили его, когда Аарон, через шесть лет после меня, тоже отхватил Нобелевскую премию. Конечно, даже на две нобелевки не купишь и десятую часть такого участка – с хвойным лесом, ручьями и, признаюсь, подземными пещерами на глубине всего 60–80 метров. Собственно, из-за этих пещер мы и выложили за этот участок ни много ни мало 8,6 миллиона долларов.
Но раз уж нас обнаружили, то скоро сюда нагрянут если не морпехи, то десантники из какой-нибудь крутой и секретной бригады ФБР или ЦРУ, а потому лучше мне изложить всё и по порядку – ведь, скорее всего, это последняя возможность нам самим дать объяснение событиям этого года.
Начать нужно издали, с 1979 года, с бар-мицвы Аарона. Сразу после нее я из Миши стал Моисеем – при получении израильских документов взял имя дедушки, погибшего в Бабьем Яре. А спустя пару лет и моя сестренка сменила имя: вместо Марины стала Мириам.
После бар-мицвы Аарон улетел с отцом домой в США, продолжил учебу в иешиве, но в раввины не пошел, а поступил в Бостонский MIT на биологический факультет, и еще с третьего курса нырнул в создание микробиороботов для лечения кучи болезней – от аутизма и Альцгеймера до рака молочной железы и плоскостопия.
Мириам училась в школе для вундеркиндов при Иерусалимской консерватории, но после армии отложила скрипку и поступила на иняз Иерусалимского университета. При ее абсолютном слухе она еще в школе легко взяла иврит, английский и французский, а в университете – арабский и фарси, потом защитила докторскую диссертацию по древней арабской литературе, но, слава Богу, замуж вышла за еврея – композитора и дирижера Герша Новака, своего ухажера еще с пятого класса.
А я после армии поступил в хайфский Технион, на