Рьян ухмыльнулся половиной рта, той, которую уродовал колдовской шрам. И сразу стало ясно, какую боль ему самому пришлось унимать чудесным снадобьем.

– Я, когда проклятье свое заработал, по лесам долго прятался. А метка огнем горела. Увидел, как зверье эту травку жует, ну и тоже… Полегчало?

– Полегчало, – кивнула девка и не стала уточнять, что не от лекарства даже, а от ледяных прикосновений.

Он погладил розовый шрам, который сам же невольно и оставил, когда впервые обратился в лесу, и помрачнел. Укус ведьма залечила тем же вечером и думать о нем забыла. А Рьян вот помнил.

– Так-то.

С этими словами рыжий поднес ее ладони к губам и поочередно поцеловал. А после округлил глаза, сам ошалев от содеянного.

– Это я… Случайно! – Гордый Рьян покраснел, как тот Иванька. – Мама в детстве так, если ссадина… Ну и я… Задумался…

Он дернулся вскочить, и стало ясно: выпусти – побежит до самого края бора, а то и дальше, спасаясь от мнимого позора. Потому Йага покрепче вцепилась в руки Рьяна.

– Добрая у тебя матушка, – спокойно и тихо проговорила она.

– Добрая… была.

Как так вышло, что пальцы зарылись в рыжие волосы, лесовка и сама не поняла. Разобрала давно нечесаные вихры, убрала за уши, любуясь блеском серег. А Рьян весь задеревенел.

– Верно, крепко тебя любила.

Рьян едва заметно шевельнул непослушными губами:

– Крепко…

Ожог лежал на его щеке мрачной тенью. Так и тянуло позвать солнышко, чтобы прогнать ее. Но одним лишь солнцем проклятье не истребишь…

– А что отец?

Краткий миг, когда казалось, что рыжий вот-вот признается в чем-то важном, минул.

– А отцу и без меня было кого любить, – жестко отрезал он и встал. – Ну, пойдем, что ли. Куда дальше?

Медуницы стояли по другую сторону леса. Пешком идти – замаешься. А уж если тщишься поспеть до заката, чтобы уже с первыми лучами утра собрать волшебную росу…

– Туда, – мотнула ведьма головой. – Но мы не своими ногами пойдем.