Потому рыжий заметил неладное, только когда они покинули Чернобор, минули поля и опушку и уже пересекли рощицу.

– Что там у тебя? – спросил он.

Йага скорее сунула ладони под передник.

– Ничего. Так, маленько поранилась.

Рыжий не ответил и будто бы вовсе не заинтересовался, но, стоило Йаге зазеваться, поймал ее за запястье.

– Щур, протри мне глаза! Что это такое?!

Ведьма попробовала стыдливо отдернуть искалеченные руки – не выпустил.

– Не удержалась, схватилась за проклятый прах… Вот, ожглась. Ты не бойся, это пройдет! Сейчас просто недосуг…

– Бояться? Вот еще! – фыркнул Рьян.

Фыркнуть-то фыркнул, но на предплечье у Йаги словно клещи сомкнулись.

– Болит небось?

– Не очень, – соврала девка.

Ну и подумаешь, что болит! Стерпится. В горле у проклятого зародился рык. Он подтащил ведьму к ближайшему пеньку и велел:

– Сядь.

– Некогда рассиживаться! Там матушка!

– Не помрет твоя ведьма!

Тут он, правду молвить, угадал. Заморить Зорку надо было еще постараться, иначе Йага вовсе не оставила бы ее под присмотром одного лишь домового. Но разве ж можно ее, хворую, заставлять ждать? Колдовка поднялась, но Рьян надавил ей на плечи. Потом еще раз и снова.

– Сядь! Иначе одна пойдешь! Вот и сиди.

Он прошелся из стороны в сторону, что-то выискивая в жухлой осенней траве, дважды наклонялся, срывал и совал за щеку. Наконец вернулся и сплюнул в пригоршню жеваную подорожную зелень. Показал знак, мол, дай руку, и Йага послушалась. О чудесных свойствах этой травки она, конечно, и сама знала. Знала также и о том, что она не лечит, а только унимает боль. Но объяснять это Рьяну не стала. Девка покорно ждала, пока северянин размажет кашицу по ожогам, опосля позволила ему оторвать тесьму от передника на перевязку. Но смотрела она все это время не на больные руки, а на него. Бледный, сосредоточенный. Золотые серьги подрагивали в ушах, между бровей залегла глубокая морщинка. И ожог на щеке навроде того, который она сама по глупости заработала, только вроде больше стал…

– Откуда знаешь про траву?