– А чего бояться? Страж нам защита, а не помеха! Да и не дураки мы к реке после заката соваться… Но вы проходите, проходите, гости дорогие! Господине, не откажи! И ты, и женка твоя!

Йага почесала густой мех на холке и хмыкнула:

– Слышал? Женка!

Медведь, конечно, слышал, но равнодушно встряхнулся. Ему все было едино, пока ведьма довольна.

Перекинувшись обратно, молодец остался молчалив и хмур.

– Рьян?

Йага вложила свою ладонь в его, хоть ожог и болезненно вспыхнул от касания, но рыжий резко дернул подбородком и вырвался. Ничего не говорил медувинчанам, каждый из которых постарался по дороге ему поклониться, а кто посмелее, так и за плечо тронуть. Дал вождю обмести невидимую смертным паршу, что могли они, по неразумению, принести из-за реки. Маленькая метелка из малиновых веток пробежалась вдоль хребта и обмахнула ступни. И безразлично позволил ввести себя под низкую крышу общинного дома, усадить под алтарем. На Йагу он не глядел.

Зато Йага, напротив, глядела только на него, забывая дивиться странному, слишком большому строению. В Черноборе селились малыми семьями в домишках на комнатушку-другую. Здесь же предпочитали не разделять род: занавесь делила общинный дом на мужскую и женскую половины, а все постройки, которые издали девка приняла за жилые, служили для хозяйственных нужд. Стол тоже был один на всех. Длинный и низкий, садились за него на пятки, а не на скамьи.

Женщины торопливо несли снедь, сготовленную для вечери. Расставляли тарелки, аккуратно, чашечкой вверх, раскладывали ложки.

Под алтарем стояло единственное высокое место для вождя. Ныне его уступили Рьяну. Северянин взошел по ступенькам и невозмутимо устроился, словно полжизни провел, презрительно взирая на простых людей, что вечеряли на высоте его колен.

Вождь налил из большого чана приторно пахнувшего питья и поднес прародителю:

– Не побрезгуй, господине!

Северянин чашу благосклонно принял, но пить не захотел, мало ли? Упер дном в бедро и продолжил сидеть. Однако же, пока не пригубил, медувинчане не осмеливались приступить к трапезе. Глядели на него выжидательно, да и здоровенный бородатый вождь будто уменьшился размерами и неловко переминался с ноги на ногу. Йага ждала, чтоб Рьян поймал ее взгляд. Она бы кивнула ему, подсказывая, что не отрава какая в чаше, а обычная медовуха. Но проклятый в ее одобрении не нуждался. Криво ухмыльнулся и отпил.

Вождь, звавшийся просто Медвежьим сыном, с благодарностью забрал плошку и позволил односельчанам взяться за еду. Йаге страсть как хотелось переговорить с Рьяном, расспросить, отчего он озлился, но ее усадили на женскую половину, а когда пыталась выйти из-за стола, шикали. Так что пришлось слушать жалобы медувинчанок. А жалоб у них имелось на любой вкус: у кого дитя грудь брать не желало, у кого меньшой братишка мучался кашлем, кто от молока животом страдал. Забот хватало.

– Так пошли б к Чернобору, спросили б лекаря, – не выдержала ведьма.

Женщины только что прочь не побежали. Уйти не решились, но шарахнулись, образовав возле пришлой девки пустые места.

– За реку?! – в ужасе ахнули они.

– Ну за реку. Что такого-то, коли нужда?

Седая бабка плюнула в Йагу. Кто помоложе, кинулись успокаивать старуху: негоже обижать супругу господина! Но ведьма не обиделась, спокойно вытерлась рукавом.

– А как еще-то?