Тот смутился:

– Ну тебя…

А Рад продолжил:

– В столице искал ремесленника, чтоб по мерке сделал… Ну и вот. А потом… Словом, Добр и сам в Чернобор перебрался. Спокойнее тут, говорит. У меня пока живет…

Пока кожевник сказывал, что к чему, гостей успели провести в дом. Плотник усадил Йагу, опустился перед ней и долго что-то крутил да затягивал тончайшие кожаные ремешки – Рада работа.

Наконец закончил и хлопнул по колену:

– Ну вот. Была просто Йага, а теперь станешь Йага – костяная нога!

Ведьма легко взвилась, теперь уже на обе ноги, и прошлась по избе, как если бы вела танок.

– Лучше предыдущей!

Рад рассмеялся:

– Ну вот! Говорил же, еще спляшешь!

Шли дни, и мало кто мог похвастать, что впряла небесная пряха в его жизнь дни счастливее. Дочь леса ворожила и не забывала припугивать костяной ногой да когтями излишне ретивых просителей, что намекали на любовное зелье или, того хуже, яд. И только иногда колдовка переживала, если Рьян перекидывался в медведя и носился по чаще. Колдовского ножа не стало тогда же, когда не стало ее ноги – Безлюдье забрало свою плату. И всякий раз девка гадала, кто вернется домой: зверь или человек. Северянин же об том не беспокоился.

– Сам же упрашивал найти лекарство от твоей хвори, – ворчала Йага.

– Так то от хвори. А нынче медведь – мое благословение.

– А если однажды так и останешься зверем?

Рьян легкомысленно улыбался и говорил:

– Но я же стану твоим зверем. Не разлюбишь ведь?

И она знала: не разлюбит. Ни его, ни медведя, ни Безлюдье, ни Людье. Ведь как существовать одному без другого?

Эпилог

Иваньку сызмальства считали таким добрым, что почти дурным. Кто-то одобрительно посмеивался, кто-то пытался укорить. Но вышло так, что дураком прозвали его все. Он и не обижался. Знай помогал отцу выпекать печатные пряники, престарелую же мать едва не на руках носил. И все то бесхозного котенка домой притаскивал, то ошалевшего от жары ужа водицей отливал, то какой нищенке узелок с едой нес. Одно слово – дурак!