Ведьма уложила девку, подоткнула подушек под спину, чтоб она могла полусидеть. Та хотела поблагодарить, но снова закашлялась.

– С близняшкой… – совсем уж тихо закончил дед.

Ох и умеют Свет с Тенью шутки шутить! Не мертвянка умирала от легочной болезни, хоть и походила на жертву Небу, как одна капля воды на другую. Впрочем, почему как? Что дождевые капли сестрицами родятся, что эти. И ясно, что любимые! Девчушки были совсем молоды, последнее счастье старика. Оттого всех домашних он гонял почем зря, держал в черном теле, а близняшки были белоручками, всегда празднично одеты и в новеньких сарафанах. Оттого еще страшнее, что жертву жрец принес своею рукой.

Йага, не глядя на Рьяна, скомандовала:

– Лукошко дай!

Рыжий подчинился. Он следил за ловкими загорелыми пальцами, что отмеряли да смешивали снадобья, тяжело заталкивал в грудь затхлый воздух и злился так, что звенел колдовской нож, а вдоль хребта пробивалась жесткая шерсть.

– Спаси ее, доченька! Хочешь, на колени встану?

Жрец ждать не стал, сразу бухнулся на пол, а северянина вдруг прорвало:

– Спаси?! Спаси?!! А что ж ты эту, как и сестрицу ее, Небу не отдашь? Или выбрал себе одну любимицу, а остальных можно и сгубить?

Ведьма скрипнула зубами. Она жрецу не пеняла, но ясно, что спросить хотела то же самое. А старец взвыл и уперся лбом в сапоги северянина. Нет, не только домашних он держал в черном теле. Себя жрец тоже не щадил. Да какой жрец? Усталый, напуганный старик!

– Сама меня упросила… Сама… Ты, чужак, небось думаешь, что я жесток без меры? А я дочерей как зеницу ока берег! Да боги иначе рассудили… Светлушка первой на свет появилась, покрепче была. Она и болезнь переносила стойче. Все уж было решили, что Тень миловала. А Ладушка… – Дед подполз к кровати и прильнул губами к исхудавшей руке дочери. – Ладушка уже тогда жить не желала. И завела песнь, мол, не должна была рождаться. Мать-то их родами померла. Светлушку вытолкнуть сумела, а Ладушку… – Жрец вздрогнул. – И вбила, дуреха, себе в голову, что коли мать за нее жизнь отдала, то и она должна сестрицу спасти. Не я вел ее на жертвенный воз. Всей семьей упрашивали передумать. А девка как закричит: по-людски не хотите, так я к нелюдям отправлюсь! Не удержите! И ведь не удержали бы… Я тогда не за урожай богов благодарил. И не о достатке Чернобора печалился. Я потому лишь старый обычай вспомнил, что Ладушка вместе со мной о спасении сестрицы молилась.

Еще недавно Рьян цинично хмыкнул бы, мол, старался-старался, а не помогло! Но не теперь. Без того старику худо. Не ровен час, сам к Небу отправится с горя.

Йага бережно мазала грудь Светлы растиркой, по капельке вливала бурое зелье из крошечной кубышки.

– Что ж сразу ведьму не позвали?! Ладно меня в Черноборе не было, ну так всем же известно, что ма… старуха из лесу кого угодно спасет!

Дед глянул на нее волком.

– Как можно?! Ладно простой люд! Темные, не разумеют… Но мне, жрецу, ведьму просить?! А ежели Посаднику доложат? Да лучше сразу в петлю…

«Или дочь угробить», – мысленно закончил за него Рьян.

То же самое, видно, подумала и Йага. Но вслух сказала:

– Теперь как бы не поздно…

Жрец стиснул запястье лесовки. Узловатые пальцы держали цепко. Он этими пальцами почти век держал власть в Черноборе, неужто не принудит лекарку сделать по-своему?