– Задолго до рождения Кристофера Мария и я дружили. Мы приехали в Голливуд из Нью-Джерси с ветром в кармане и огромными амбициями, познакомились на пробах в мьюзикл. Родители Марии были иммигрантами: мать – русская, отец – итальянец. Она правила у логопеда произношение, а я у дантиста прикус. Словом у нас было много общего, и мы сняли квартиру.

Эшли обхватила фаянсовую кружку с кофе, щеки обжег горячий пар.

– Это было сумасшедшее время. Разгар сексуальной революции. В воздухе витала вседозволенность. Нас закружил водоворот: вечеринки, парни, выпивка и свободная любовь. Мария получила роль в картине Кубрика, собиралась осенью в колледж. Но не сложилось. Она забеременела.

Покачав головой, Эшли грустно приподняла уголки рта:

– Две девчонки из провинции вырвались на волю. Мы имели смутные понятия о контрацепции и не знали, кто отец ребенка. Мария дважды пыталась прервать беременность. На третий раз обратилась к доктору. Ей было шестнадцать, срок большой, денег нет. Мы не смогли убедить доктора помочь.

Рука помимо воли потянулась за пачкой сигарет, слова давались трудно. Невозможность изменить сюжет и состав актеров в который раз стиснуло ребра.

– Мария до последнего скрывала положение, потом призналась родителям. Её мать, была амбициозной женщиной, она вложила в красавицу дочь все семейные сбережения, значительную часть которых занимало социальное пособие. Миссис Романо оплатила образование, репетиторов по актерскому мастерству и вокалу, и исправно присылала деньги на квартиру. Мария была пропуском семьи в лучшую жизнь. И подвела. У отца был порок сердца. Возможно так совпало, но обширный инфаркт пришелся на второй день после приезда беременной дочери домой. Не буду пересказывать драму семейства Романо, таких историй сплошь и рядом миллион, скажу только, через месяц, после того как у Марии родился сын, она вышла замуж за капитана ВВС.

Эшли замолчала. Не любила вспоминать мертвых, а тем более чернить. Но эмоции сложно вычленить из памяти, даже спустя десятки лет. Как ни старалась объективно и отстранено перебирать памятный архив, стать добрым семейный альбом не удавалось.

– Стеснительный, полноватый Джеймс, с гнусавым голосом и ранней плешью, жил в доме напротив. Он любил Марию со школы и принял с ребенком, дал фамилию и взял на содержание мать. Хорошего тихого парня основательно покалечила война. Он страдал расстройством психики и умел расслабляться только водкой. Джеймс частенько таскал жену за волосы по двору и окунал лицом в наполненную ванну. Краткие приезды мужа домой, Мария отсиживалась с ребенком у соседей. Потом родилась Лео, и с двумя детьми прятаться стало труднее. Мать делала вид, что не замечает синяков на теле дочери. Семья нуждалась в солдатском жаловании. За весь брак Мария была счастлива единожды – получив извещение о смерти.

– Но разве не Джеймсу Берри посвятил Кристофер фильм? – подала голос Лина.

– Ему. Романтический образ вояки Кит долго принимал за отца. Парню нужен был кто-то, на кого можно опереться, кем можно мерить себя и людей, кого можно идеализировать. И этим кем-то, был отчим. Кит всегда смотрел на вещи под особым углом. Он знал, что мать ненавидела, и до смерти боялась мужа. Ему было девять, когда Мария рассказала историю его рождения, и о роли, отведенной Джеймсу. Но Кит остался ему верен. Уж если пускал кого-то внутрь, то навсегда. Он мог игнорировать не только материнские побои, он и каннибализм бы ему простил.

– Что стало с Марией после смерти мужа?

– Жила с детьми и матерью на государственное пособие. Трудно жила. Очень трудно. Пробовала поднять киношные связи, но красота увяла и Кубрик больше не звал. Никто не звал. Мария существовала за счет пары любовников, переодически получала проходные роли во второсортных сериалах. Скорее всего она бы застряла в Джерси и толстела на кухне лысого коммивояжера, если бы однажды в магазине Кристофера не заприметил рекламный агент. И Мария впервые увидела своего ребенка. А разглядев, наступила на те же грабли, что в свое время погубили ее. Поставила будущее на сына.

Эшли на секунду замолчала, побелевшие пальцы стиснули грани бокала:

– Но в отличие от нее, Крис не подвел, и воплотил в жизнь ее мечты. В три года он уже кормил семью. Камера его любила. Мальчик органично вписался как в рекламу для домохозяек, так и во взрослые многомиллионные фильмы. Его востребованность и гонорары росли. В память врезался давний случай, – Эшли повела ладонью у лица, словно отодвигая завесу прошлого:

– Крису было около пяти. Праздновали день рождения Лео. Дети играли на заднем дворе, их развлекали клоуны. Кит баловался на качелях. Старые и ржавые они давно нуждались в ремонте. Взрослые на веранде пили кофе, когда раздался скрежет металла и крик. Кит прибежал зареванный, лицо залито кровью. Он сломал нос, громко плакал и тянул к матери руки. А она открыла рот и застыла, словно истукан. Мальчик так бы и надрывался ревом, если бы женщины, наконец, не увели его в дом и не вызвали врача. А Мария все стояла на ступеньках с бокалом пунша и таращилась на испачканное кровью платье. Наверное тогда она впервые поняла, как зависима от сына, и как много поставила на него. Качели демонтировали следующим утром. Носик мальчику вправили и он быстро зажил, но осталась горбинка, практически не бросающаяся в глаза...

Лина опустила взгляд в свою нетронутую чашку с кофе, когда Эшли запнулась. Казалось, дело минувших дней, и много чего с тех пор случилось и похуже, но сейчас воспоминание ранило больнее, чем когда она была молчаливой свидетельницей. Голос завибрировал:

– Трижды ему ломали и вправляли нос. Три операции ринопластики, пока профиль не стал идеален. Кит долго восстанавливался, то и дело подхватывал насморк. Бесконечный процесс. Два года они жили в отделении отоларингологии, Мария запаниковала. Кит болел и болел, счета росли, а сбережения таяли. Она решила забрать Кристофера из школы, чтобы оградить от носителей вирусов и возможных травм. Даже Лео к нему не подпускали, боясь, чтобы не принесла от подруг какие-нибудь бактерии. Мария считала, что защищает сына от угроз, которые несли в себе чужие дети и животные. Крис перешел на домашнее обучение. Но образование не сложилось. Найти подходящих учителей оказалось мукой. Они сменялись непрерывной чередой. Кит не успевал запоминать лица. Он вернулся к работе и учился в перерывах, если это можно назвать учением.

Помассировав гудящий затылок, Эшли посмотрела на неподвижную фигуру в кресле. Лина все так же смотрела в чашку и, казалось, витала мыслями далеко. Эшли вздохнула:

– Ты можешь вообразить подростка, который в девяностых не играет в видеоигры и бейсбол, читает по буквам названия фильмов на хлопушках, да корешки билетов, и уверен, что Палм-Спрингс, Сакраменто и Сан-Франциско – страны? Наверное ему долго бы передавали текст на звуковых носителях, не вмешайся бабка. Она потребовала вернуть внука в школу и закончить образование. Строгая с дочерью, она обожала внука. Возможно, видела в нем шанс замолить свой грех. Но Кит ее недолюбливал. Насколько мне известно, даже на похороны не явился. Мария непрерывно ссорилась с матерью, и естественно все требование отмела. Тогда бабка сама взяла на себя роль учителя, откапала репетиторов и, как бы последний не брыкался, подготовила внука к колледжу.