— Вот как? — он мне не поверил. — В таком случае, наверняка дал вам что-то, что удостоверило бы ваши полномочия.

Он собирался закрыть дверь, но виконт де Кавелье не позволил ему этого сделать.

— Мы всё равно войдем, сударь, хотите вы этого или нет, — я старалась говорить как можно увереннее. Мне показалось, что он прекрасно знает, чьего сына они держат в заложниках, а значит можно было действовать открыто, — но мне не хотелось бы, чтобы кто-то пострадал. Послушайте, сударь, все отзывы, что я слышала о вас, аттестовали вас как человека благородного, и мне хотелось бы думать, что это именно так. Я приехала сюда, чтобы увидеть своего сына. Он еще слишком мал, чтобы участвовать в ваших политических играх. Он — всего лишь ребенок, который наверняка страшно напуган всем этим. И я всего лишь хочу убедиться, что с ним всё в порядке. Поймите чувства матери, которую разлучили с сыном!

Он задумался на несколько мгновений, а потом распахнул дверь:

— Ну, что же, извольте.

Он безбоязненно повернулся к нам спиной и пошел по коридору. Пламени свечи было недостаточно, чтобы рассеять темноту, и мы продвигались неспешно и без лишних разговоров.

Наконец, открылась еще одна дверь, и в коридор хлынул поток света. Мы вошли в просторный зал — за исключением большого стола и нескольких расставленных вокруг того стульев, в нём не было ничего.

За столом сидели пятеро мужчин, которые при нашем появлении вскочили и схватились за оружие — кто за шпаги, кто за пистолеты. Но герцог де Жервез покачал головой, призывая их к благоразумию, и спокойно сказал:

— Господа, позвольте представить вам княгиню Алонсо — мать маленького князя.

Я чуть наклонила голову. Среди них были и совсем молодые люди, и те, кто постарше. До нашего прихода они играли в кости. Я скользнула взглядом по столу, но не увидела ни бокалов, ни бутылок с напитками. Наверняка, в доме был кто-то еще, кто сейчас отдыхал или ужинал в других помещениях.

Они поклонились в ответ.

— Позвольте заверить вас, сударыня, что мы обращаемся с его светлостью как и подобает, — заявил самый старший мужчина, в волосах которого уже пробивалась седина. — У нас нет намерения причинить ему хоть малейший вред, и хотя я вполне понимаю ваше беспокойство, будет лучше, если вы сейчас удалитесь. Если ваш сын увидит вас, ему будет трудно снова с вами расстаться.

Его лицо показалось мне знакомым. Быть может, мы встречались когда-то на балах во дворце.

Жервез его поддержал:

— Даю вам слово, ваша светлость, что, если кто-то попытается сделать что-то дурное маленькому князю, я лично стану защищать его до последней капли своей крови. Поверьте, то, что мы удерживаем его здесь — вынужденная мера. Герцог де Крелон всего лишь хочет убедиться, что вы сумеете сохранить тайну, которую неосторожно узнали. Как только всё закончится, ваш сын вернется домой.

— Так вы полагаете, что Крелону нужно всего лишь мое молчание? — я горько рассмеялась. Кажется, его светлость не сказал им об истинной цели похищения Андрэ. — Неужели вы столь наивны, ваша светлость? Хозяин этого дома заявил, что вернет мне сына не раньше, чем я передам ему двести тысяч риэлей. Не кажется ли вам, что похищать детей ради получения выкупа — не слишком подходящее занятие для дворян?

Они переглянулись. Нет, я отнюдь не ждала, что эта новость заставит их отступить от прежних намерений и отдать мне Андрэ. Но, быть может, они хотя бы выслушают нас?

— Если это так, сударыня, то, клянусь вам, мы об этом не знали, — чуть дрогнувшим голосом сказал Жервез. — Но даже если герцог де Крелон поступил подобным образом, то у него, должно быть, были на то веские причины. И хотя я не одобряю таких действий, отдать вам сейчас вашего сына я не могу. Я дал герцогу слово и сдержу его. Но обещаю вам, что я потребую от де Крелона ответа и сообщу вам о результатах нашего с ним разговора.

Это было не то, на что я рассчитывала. Можно было не сомневаться, что Крелон найдет способ убедить своих сторонников в собственной правоте. К тому же, как только появится возможность, он перевезет детей в другое место, и среди их охранников уже не будет де Жервеза.

— Поймите, ваша светлость, — снова вступил в разговор пожилой мужчина, — речь идет о благе всей Линарии, и мы уже не можем отступить. Мы хотим спасти свою страну и готовы идти до конца.