Я не помнила. Богом клянусь, я ничего не помнила целых шесть дней, вплоть до второго допроса, когда новый, похожий на отца детектив пожал плечами и сказал: Это было на прошлой неделе.

Адвокат улыбнулся, показав голливудские зубы, квадратные, жемчужно-белые на фоне мокрого розового рта. У моих родителей зубы тоже были безупречными, но никто из них не улыбался. Я сидела, как большая глыба, и молчала, хотя язык уже не болел. Он чудесным образом прошёл, как заверил доктор — он сказал, благодаря системе кровеносных сосудов язык всегда восстанавливается очень быстро. Зато болело всё тело. Под одеждой я была как измятый персик, в жёлтых, чёрных, пурпурных, коричневых синяках. Адвокат сказал:

— С прошлой недели ничего не изменилось.

— Давайте ещё раз, — попросил детектив. — Может, всплывёт…

— Она старается. Ходит к доктору, — перебил детектив. — Может, терапия принесёт плоды, и тогда мы с вами свяжемся.

— Её показания могут…

— Да, — вновь оборвал его адвокат. — Я понимаю, для вас будет очень удобно, если она вспомнит. Имея в наличии её показания, вы сможете вынести приговор мальчишке без свидетельств и расследований. Но это не её задача. Её задача — скорее поправиться.

Я опустила глаза, посмотрела на свои руки. На стуле в стороне сидел молодой юрист, с суровым видом что-то записывавший. Напротив него — молодой полицейский, тоже с раскрытым блокнотом. Их присутствие в этой комнате не играло роли. Значимее всего были мой адвокат и детектив. После них — мои родители. Высокий, импозантный отец в сшитом на заказ костюме, стоившем больше, чем зарплата полицейского за месяц, и стройная мама, сидевшая возле меня с очень прямой спиной. Я могла что-то сказать, но, как и лакеи, не имела права голоса. Не имела права ничего решать.

— Моя работа — сидеть здесь и задавать вопросы, пока я не получу ясных показаний, — твёрдо сказал детектив.

— Думаю, Митча это устроит, за пятьсот в час, — заметил отец. Адвокат сдавленно усмехнулся, подняв ладонь вверх.

— Все мы знаем, кто виноват в аварии, — нервно прошипела мать.

Мы знали. За рулём был Тиг. Так сказали родители и адвокат. Так сказала полиция, и это было логично. Машина была его. Он всегда водил.

Кроме одной-единственной ночи. Но об этом я не сказала.

Я умолчала. Но не намеренно. Не как о поцелуе. Просто… умолчала и всё.

Адвокат сказал:

— Вы уже арестовали мальчика.

Я знала, что услышу эти слова, но всё же… Я посмотрела на адвоката, желая увидеть в его взгляде подтверждение, и увидела. Мать положила руку мне на бедро, крепко сжала, и эта хватка втолкнула меня обратно в моё тело. Моя туша вдруг стала больше места, которое на самом деле занимала на диване.

Когда я подняла глаза, взгляд детектива показался мне таким добрым. Будто он не видел мою ничтожность, мой страх. Он смотрел так, будто адвокат, и родители, и молодой юрист, и полицейский были только дорогими предметами мебели. Будто из всех, кто находился в этой комнате, значение имела только я. Глядя на меня, он сказал:

— Порой люди забывают о том, о чём не хотят помнить. Потому что это тяжело. Ваш друг принял плохое решение, и ему придётся за это заплатить. Но он ещё ребёнок, и я хочу, чтобы к нему относились снисходительно. Вам следует знать, что окружной прокурор согласен на мои условия. Тигу придётся отправиться в тюрьму, здесь без вариантов, но, надеюсь, в колонию для несовершеннолетних. Однако если дело дойдёт до суда, к нему будут приняты те же меры, что и ко взрослому. Он может получить до пятнадцати лет. В тюрьме для взрослых. Ваши показания могут сыграть ключевую роль в этом вопросе. Вы ему поможете, Эми.

Мать сильнее сжала руку, и я посмотрела туда, где её тонкие пальцы впивались в мясистую плоть моего бедра. Она хотела услышать, что я помню, как Тиг вёл машину. Она хотела это услышать больше, чем полицейский. Я услышала, как она вдохнула, чтобы заговорить, но адвокат наклонился ко мне, оборвав её попытку так мягко, что даже не показался грубым.