Весенние цветы еще не распустились, однако все вокруг было зеленым, подросли деревья, высаженные вдоль улиц города. Я сказал, что желаю, чтобы жители Кеша жили в достатке, в том городе не должно быть места нужде, поэтому я вновь изучил, как живет его население, не испытывает ли кто-либо нужду. Однако никто не знал нужды, все жили в достатке.

Красота и благоустроенность города манили меня отдохнуть в нём, остаться хотя бы до поры цветения красных и желтых роз, однако я предостерег себя, напомнив себе о том, что индийский брахман предрек для меня лишь семь лет оставшейся жизни, и потому не стоило тратить столь короткий срок на негу и удовольствия. Я думал: «Ведь еще в первой половине своей жизни ты не предавался неге, поэтому не стоит отдаваться ей теперь, когда время, возможно, отсчитывает последние годы, отведенные тебе. После этой весны ты увидишь всего лишь шесть других вёсен, после чего погибнешь на поле битвы, потому, что люди, подобные тебе не умирают от болезни в постели, они встречают смерть в бою». (Это предчувствие Амира Тимура не сбылось — он, перенесший множество опаснейших сражений, умер в постели, от болезни — Марсель Брион).

«Встань и воспользуйся оставшимся коротким сроком для того, чтобы завоевать Рум, что расположен на западе, присоедини его к странам уже подвластным тебе на Востоке, чтобы при жизни твоей и после смерти твоей тебя называли Властитель Востока и Запада. Встань и иди в Самарканд, чтобы заложить там два камня, один — в основании Божьего храма (мечети) и второй — в основании своей гробницы. Человек, подобно тебе, не боящийся смерти, должен своими руками, ещё будучи живым, воздвигнуть для себя гробницу, а те, кто страшится ее — невежи и слабы. «Хувва аль-Лази ло-Йаъмут» (т. е. кто есть тот человек, который не умрет?) — всю жизнь эти слова были у тебя на языке, и ты знаешь, что кроме Аллаха, ничто и никто не вечны, даже солнце, освещающее мир, канет в вечность и погаснет».

Я не стал задерживаться в Кеше больше чем на три дня. Управившись с делами, я отправился дальше, заглянув по пути в несколько селений и городов и на тридцатый день весны первое, что я сделал, это выбрал просторное место для строительства большой мечети, а второе место я выбрал для своей гробницы, собственноручно заложив там первый камень. (Эта мечеть и гробница сохранились в Самараканде и до сегодняшнего дня, однако все украшения той мечети были расхищены в течении прошедших столетий — Марсель Брион).

Давая указание начать строительство тех двух сооружений я сказал зодчему: «Никто не знает, сколько лет проживет, может мне осталось совсем мало, и я хочу, прежде чем умру, увидеть ту мечеть и гробницу завершенными». Зодчий ответил: «Возведение мавзолея не займет более двух лет, тогда как на строительство мечети понадобится целых четыре года». Я сказал: «Хочу, чтобы была возведена такая мечеть, которая простоит две тысячи лет и не разрушится». Зодчий ответил: «Сделаю все, что в моих силах, чтобы здание мечети было прочным». Заложив камни в основание обоих строений, определив размер расходов и выделив необходимые для этого средства, я покинув Самарканд, отправился в степь, формировать войско для похода, на этот раз на Запад. Всех раненных и уставших воинов я освободил от службы, наделив их землей для ведения собственного хозяйства, ибо для похода на Запад нужно было свежее пополнение из молодых воинов, полных задора и отваги. Воины, прослужившие под моим началом многие годы, покидали меня удовлетворенными, говоря, что всю оставшуюся жизнь они неустанно будут возносить хвалу моему имени, потому что пока будут живы, им не придётся беспокоиться о средствах к жизни.

Перед тем, как выступить на запад со свежим, обновленным войском, я назначил своим преемником сына Шахруха, велев ему перенести свою резиденцию в город Кеш, в зимние же периоды ему надлежало пребывать в Самарканде, дабы обеспечить благоустройство обоих городов. Я напомнил ему, что в моих обширных владениях, от Дели до Багдада, повсюду расставлены посты голубиной почты, позволяющей обеспечить срочную доставку вестей в Самарканд из самых отдаленных районов, благодаря чему он всегда должен быть в курсе происходящих событий. Я сказал Шахруху: «Есть еще одно большое зло, угрожающее каждому правителю, если ты хочешь успешно править во время моего отсутствия, ты должен всячески держаться подальше от него. То зло — это лень и праздность, всякий правитель, предавшийся ему, непременно будет побежден сильным противником. Начиная с сорокалетнего возраста и до сих пор я не выпил и чаши вина, не пропустил ни одного намаза, исключая случаи, связанные с боевой обстановкой и болезнью, никогда не случалось, чтобы я задерживался в одном и том же городе больше чем на пару недель и никогда не переставал следить за тем, чтобы воины регулярно упражнялись и совершенствовали свои боевые навыки. Придерживаясь такой линии поведения, я сумел и до нынешних дней сохранить свою силу и могущество и я уверен, что пока следую ей, никто не сумеет победить меня, если не считать возможности погибнуть на поле битвы, но это совсем другое дело. Если хочешь хорошо управлять страной, что тебе вручаю и не позволить недругам низвергнуть тебя с высот власти, ты должен запретить себе лениться, предаваться покою и плотским наслаждениям. Стоит одну лишь ночь провести с кубком и красавицей, как наутро ты уже не будешь человеком дела, не сможешь в тот день должным образом управлять страной, которую я вручил тебе. Не будучи способным к труду, ты опять обратишься к вину и красавицам, таким образом ты будешь проводить все свои дни. Всех великих властителей, разложившихся и низвергнутых с высот власти, постигла такая участь только лишь потому, что у них была неодолимая тяга к вину и общению с красотками. Слышал ли ты когда-либо о разложившемся земледельце или кузнеце? Они до конца жизни остаются верными своему ремеслу, и никто не может отнять у них то средство к существованию. Земледелец, кузнец не крутятся вокруг кубка и красавиц, на то у них нет средств. Тогда как правители и сановники имеют их для удовлетворения своей жажды и похоти, каждодневные развлечения все в большей степени разлагают их до той степени, когда тот правитель или сановник уже не в силах даже выйти наружу из того зала, где проводит время в винопитии и любовных игрищах».

После тех назиданий, я добавил: «Вверяю тебе Малу Экбала и Махмуда Халладжа. Обходись с ними хорошо, обеспечь их всем необходимым для нормальной жизни, если увидишь в них тягу к вину и женщинам, не препятствуй, знай, чем больше твой враг погружен в утехи, получаемые от вина и женщин, тем это выгоднее для тебя, ибо все то отвлечет его от серьезных дел. Я не намерен убивать тех двоих, они могут пригодиться в будущем, и не думаю, что находясь здесь, достаточно далеко от Хиндустана, они могли бы прибегнуть к интригам или заговору, однако несомненно мечтают о побеге и ты должен быть настороже дабы им не удалось совершить его».

На шестидесятый день весны я выступил во главе войска, состоявшего частью из старых закаленных в боях воинов, и частью из свежего пополнения, каждого из новобранцев я закрепил за одним из старых воинов, чтобы тот был наставником в деле обретения молодыми боевого опыта и навыков.

Я выбрал путь через Хорасан, который хорошо знал и в пределах которого налажена устойчивая связь с помощью почтовых голубей. Еще раз я прошел через Туе, направляясь в Рей, на всем пути мне навстречу выходили местные правители, оказывали почет, вручали дары. Некоторые из них предоставляли своих юных сыновей для службы в моем войске, обретения опыта и навыков ратного дела. Каждому из тех правителей, я говорил о том, что я не испытывал колебаний если возникала необходимость жертвовать в бою собственным сыном и потому, они не должны ожидать от меня каких-либо послаблений относительно их сыновей. Однако если их сыновья не погибнут в сражении, то после участия в нескольких из них они непременно получат закалку подобно стали и обретут мужество, которое станет им твердой опорой в жизни.

Вступив в Рей я посетил могилу Мухаммада Бабуйэ Куми (Тимурленг имеет в виду ибн Бабуйе, могила которого, как известно, находится в Тегеране — Переводчик) где прочитал суру из Корана, чем вызвал восхищение у находившихся рядом со мною людей.

Обратившись к тем людям, я сказал: «Я питаю глубокое уважение ко всем ученым мужам, независимо от того, из какого рода они происходят, и все знают, что я никогда не обагрил своих рук кровью ученого, и тот, кто лежит в этой могиле был истинным ученым и считался великим среди своих современников и я прочитал две из его книг. И хотя будучи шиитом, он излагал в тех книгах некоторые вещи, с которыми я не могу согласиться, тем не менее они не умаляют их научной ценности».

Я провел в Рее три дня, чтобы привести в окончательный порядок все дела, связанные со снаряжением и обеспечением войска, затем через Керманшах направился в сторону Багдада и поскольку предполагал, что племена той местности могут доставить хлопоты в районе ущелья Патак, еще до подхода к тому месту, часть войска расположилась там, следя за обстановкой по всей той местности, для того, чтобы можно было спокойно пройти через тот район и попасть в Багдад, расположенный на берегу реки Деджлэ Багдад, как и при первом моем посещении, был необъятным и вызывал душевный подъем, но я не мог оставаться в нем, я бы не сделал этого, даже если бы сильно желал. Я пригласил сведущих мужей, чтобы расспросить их о стране Шам. Они рассказали: «Шам — это обширная страна с просторными долинами, в ней расположены два горных хребта, один на севере, второй на юге. Каждый из тех горных хребтов сам по себе представляет собою целую страну, на их склонах и ущельях живет множество людей. Если хочешь пребывать в покое и безопасности», советовали они, «то будучи в Шаме, держись подальше от гор Друз, что на юге страны ибо там живут племена, носящие то же название, с ними хоть пятьдесят лет воюй, все равно не победишь. Часть из них заняты земледелием, часть — животноводством, если им случается воевать, они покидают свои села и уходят в горы, уводя всех своих животных с собою, они питаются там молоком и мясом, шьют себе одежду из их шерсти. Ты можешь хоть пятьдесять лет держать осаду вокруг тех гор, изобилующих ручьями и пастбищами, тем не менее не сумеешь вынудить друзские племена покинуть те горы и спуститься вниз.

К северу от Друзских гор расположена центральная часть страны Шам, состоящая из обширных, жарких и маловодных равнин, ведя войско по той местности ты столкнешься с нехваткой воды, поэтому лучше всего пройти через Шам по его северной части, где расположены горы Ансариюн, с тех гор сбегают в долины многочисленные ручьи, следуя через тот район ты всюду найдешь достаточно воды, войско без затруднений пересечет ту местность, идя по долинам, расположенным у подножия гор Ансариюн».

Я согласился с теми рекомендациями и направился в страну Шам (что сегодня зовется Сирией — Марсель Брион). Прежде чем вступить в ту страну, я нанял нескольких проводников, чтобы они указывали путь войску через горы Ансариюн. Когда мы пришли в тот район, было начало летнего периода, месяц Саратан (т. е. Рак), однако в тех местах жара не была мучительной. Однажды мы дошли до места, где нам навстречу попали некие люди в масках, из-за которых были видны лишь их глаза. Рядом с мужчинами, которые были высокими и стройными, были женщины, в отличии от своих мужчин, они не носили масок. Женщины также были высоки ростом, однако выглядели более полными.

Я спросил проводников, что это за люди. Те пояснили, что это — исмаилиты, их обычай требует, чтобы лица мужчин закрывала маска и это требование не касается женщин. Поскольку в ту ночь нам предстояло сделать привал в той местности, я велел привести к себе для беседы нескольких из тех мужчин, что носили маски. Я полагал, что они будут говорить на арабском языке и потому был удивлён, услышав как они говорят по-персидски. Я спросил, кто они и почему они говорят по-персидски. Они ответили, что по происхождению они — иранцы, предки которых переселились в Шам из Ирана.

Я спросил, когда имело место то переселение. Они назвали шестьсот пятьдесят шестой год хиджры по лунному календарю. Я заметил, что они точно помнят дату своего переселения. В ответ они молчали, опустив головы. Я сказал, что им нечего опасаться, они могут смело рассказать все, о чём знают и что мне доставляет удовольствие расширять свои знания. Один из них молвил в ответ: «О, Аллах всемогущий, каждый исмаилит не забудет тот шестьсот пятьдесят шестой год, ибо именно в том году Хулагу-ханом, монголом были разрушены все крепости и замки исмаилитов, по всему Ирану и особенно в Аламуте, и тот год является траурной датой для всех, кто исповедует исмаилитскую веру».

Я спросил, почему их лица скрыты под маской? Они пояснили: «Разрушив исмаилитские замки и крепости, Хулагу-хан издал повеление казнить всех наших отцов, сказав, что следует убивать всякого, кто является исмаилитом. Люди знали наших предков в лицо, их легко можно было опознать и убить, последнее не только одобрялось, всякому убившему исмаилита Хулагу-хан и его наместники обещали награду».

«В те времена в Иране существовала секта дервишей, которая для обуздания своих телесных страстей, носили на лице маски, их называли дервишами аль-Муканна (носящие маски) и наши предки, чтобы не быть опознанными и убитыми, подобно тем дервишам, надели на лица маски, и, приняв облик тех дервишей, начали покидать Иран. Вначале они хотели обосноваться в Междуречье, однако власть Хулагу-хана распространялась и до тех краев, поэтому им пришлось уходить дальше и в конце-концов они обрели убежище в этих горах, но и после того, боясь быть опознанными, они не снимали масок, со временем это стало обычаем, переходящим от отцов к сыновьям». (сегодня сирийские исмаилиты маски уже не носят — Марсель Брион).

Я сказал: «В теперешнее время, когда вам уже не грозит опасность, нет необходимости носить на лице маску и вы могли бы отказаться от такого обычая».

На другой день мы покинули тот край людей, прячущих лица под маской и направились на запад. К закату мы остановились для ночлега на берегу маленькой речки, там я заметил нескольких длинноволосых мужчин с копьями, которые разглядывали нас. Я спросил проводников, кто те люди. Те пояснили, что это — «алевиюн» (т. е. потомки Али, первого имама шиитов), добавив, что в течении нескольких предстоящих дней мы будем идти через места, населенные тем народом. Я спросил, не имеют ли они в виду, что эти люди происходят из клана Бани Хашим. Поскольку проводники были простые, неученые люди, они не поняли о чем я говорю. После вечернего намаза я велел привести для беседы нескольких из «алевиюн», я хотел знать, кто они и почему их так называют (т. е. «потомками Али»).