Буюр похоже говорил правду, у подножия горы виднелись горящие факелы. Я велел увести пленных, женский плач продолжал еще какое-то время раздаваться вдали, постепенно он становился слабее, затем и вовсе стих.
Я не мог уснуть, мне не давала покоя мысль о том, как это я мог оставить без присмотра отбитую у противника горную тропу, никто кроме меня самого не был виновен в допущении той оплошности. Но подоспел гонец от Кара-хана, сообщивший, что тропа свободна, противника нет ни на вершине, ни на склоне горы, а сам Кара-хан занял прочные позиции на ней. Это меня успокоило и я решив было лечь спать, тем не менее, сначала обошел лагерь и осмотрел его, предупредил военачальников, чтобы были готовы к возможной ночной атаке со стороны противника и верный своему правилу, которого придерживался в боевой обстановке, лег спать одетым и встал задолго до того, как занялась утренняя заря, когда все остальные воины все еще спали. Я совершил омовение у ручья и совершил утренний намаз в походной мечети, сопровождавшей меня во время моих поездок, почувствовав голод, я приказал принести еды.
Я следую правилу не есть в боевой обстановке, особенно в ожидании ночной вылазки со стороны врага, потому что после еды обычно клонит к тяжелому сну, а сон командующего войсками должен быть чутким и легким. Я позволяю хорошо выспаться своим воинам, сам же воздерживаюсь от крепкого сна.
Прежде, чем дать войску приказ о выступлении, я позаботился о том, чтобы не повторилась оплошность, допущенная мною прошедшей ночью, для чего необходимо было обеспечить постоянную связь между основным войском и отрядом Кара-хана, которую не мог бы нарушить враг. Я вызвал Амира Хусейна, одного из сыновей правителя Бахзара, что в Хорасане, которому тогда было что-то около тридцати лет, и сказал ему: «Оставляю тебя здесь с тысячей всадников, сам я ухожу с основной частью войска. Твоя задача здесь заключается в том, чтобы не допустить нарушения связи между нами и Кара-ханом. После нашего ухода враг может вновь появиться здесь и занять эти места, в этом случае Кара-хан и его воины на вершине горы, окажутся в окружении, если такое произойдёт, в условиях вражеской территории я могу не подоспеть к нему на выручку.
Эмир Хусейн сказал: «О эмир, будь спокоен. Находясь здесь я обеспечу непрерывную связь как с тобою, так и с Кара-ханом, и не позволю противнику нарушить ее». Затем мы выступили, нам предстояло одолеть в пути ряд возвышенностей. Поскольку перед нами было множество узких дорог, я велел использовать пленных в качестве проводников.
До того времени я не встречал на земле буюров ни одного строения, напоминающего жилой дом, поэтому я спросил у одного из пленных: «Что, в вашей стране не принято строить жилые дома?» Пленный ответил: «Наши дома расположены там» — и показал пальцем на север. Прохождение войска, как конного, так и пешего через местность, где имеется много возвышенностей, требует предельной осторожности, так как конники или пешие воины зачастую не знают что их ожидает впереди, даже на расстоянии каких-то пятидесяти заръов. Мои разведочные дозоры осторожно продвигались вперед шествуя впереди, справа и слева от войска, тщательно осматривая каждый холм или возвышенность. Позади основной части войска шел арьергард, сформированный чтобы предупредить неожиданную атаку буюров с тыла. Следуя через возвышенности ежеминутно я ожидал их нападения, потому что условия местности, по которой мы шли были особенно благоприятными для таких действий со стороны врага. Однако буюры нигде не показывались, можно было подумать, что мы следуем по необитаемой стране.
Неожиданно дозор донес о том, что показался враг и мы, до того следовавшие боевым походным маршем, остановились ожидая дальнейших донесений старшего дозорной группы. В дневное время такие донесения передаются сигналами вымпелов, следуя по гористой местности дозор должен держать такого сигнальщика на вершине горы. После первого сигнального сообщения дозорных, других больше не поступило.
Я снарядил небольшой отряд и отправил их выяснить, почему от дозора не поступает больше сообщений. Отряд ушел и через некоторое время из-за холмов, за которыми они скрылись раздались громкие крики и затем все стихло. Я хотел было отправить для выяснения еще один отряд, но не успел: на нас внезапно, как весенний град, обрушилось множество стрел. Обстрел был настолько плотным, что я понял, если велю войску наступать, в этом случае мы потеряем всех своих коней и часть воинов, которая не облачена в доспехи, поэтому я приказал отходить. Две стрелы, одна за другой попали и в меня, и хотя доспехи не позволили им вонзиться в мое тело, тем не менее, сила их удара говорила о мощи руки, пославшей их. Отступив, мы оказались вне пределов досягаемости стрел противника. Я заподозрил пленных в коварном умысле, поскольку они выступали в роли проводников, и возможно предумышленно завели нас в засаду. Однако они клялись, что не знали о присутствии своих соплеменников на тех холмах. Я и сам понимал что самой удобной позицией для нападения на нас были бы именно те холмы. Но я подумал, что пленные всё же могли бы повести нас такой дорогой, где не было бы их соплеменников. Пленные пояснили, что эти холмы обширны настолько, что по какой из их сторон не пойти везде возможно наткнуться на засаду буюров. После отхода я догадался, что причиной молчания со стороны моих дозорных было то, что буюрам удалось захватить их врасплох и в одно мгновение вывести из строя.
Это был второй случай, когда я на себе испытал насколько интенсивно буюры могут осыпать противника градом стрел. В первый раз, как я рассказывал, мы испытали это едва вступив на землю буюров. Оба раза их обстрел был результативным, в первый раз он заставил нас остановиться, во второй — отступить назад. Поступило сообщение от Амира Хусейна о том, что обстановка у него и Карахана спокойная. Он запрашивал об обстановке у нас. Я передал что мы попали под обстрел буюров, засевших на холмах, и были вынуждены отойти. В боевой обстановке я сообщаю нижестоящим начальникам о положении, в котором нахожусь с предельной достоверностью, чтобы они не совершали ошибок, не расслаблялись, получив неверное сообщение и не утратили осторожности.
Как рассказали пленные, жители той страны с детства упражняются в стрельбе из лука. Вначале дети учатся стрельбе из маленьких луков, изготовленных для них взрослыми, став взрослыми они изготавливают свои собственные луки из того самого маслянистого дерева, которое обильно произрастает в том крае. Тетиву для лука также выделывает сам лучник, самая лучшую тетиву можно сделать из кишков горного козла, который также во множестве водится в тех краях. Изготовление лука и стрел, выделка тетивы связаны с целым рядом секретов, которые лучник постигает постепенно. Стрелы буюров не имеют железных наконечников, они у них каменные. В их краю есть сорт гранита, который обтесывают придавая форму наконечника, затем крепят к древку стрелы и такой наконечник пронизывает тело также как и железный. Пленные рассказали что на их родине отмечают три больших праздника — это Навруз (начало нового года по солнечному календарю, который приходиться на день весеннего равноденствия — 21 марта) затем праздник Огня и, праздник, посвященный состязаниям по стрельбе из лука. Навруз отмечают весной, а праздник Огня осенью. Буюры — мусульмане, но до принятия ислама они поклонялись огню, в результате они сохранили многие традиции своей древней религии и поэтому ежегодно осенью они проводят праздник Огня. Поскольку у огнепоклонников имеются храмы огня, я спросил пленных, имеются ли таковые в их стране.
Их ответ был отрицательным и впоследствии, находясь в Сирии, я слышал от Ибн Халдуна, что зороастрийские храмы возникли в те древние времена, когда люди не знали что такое кремень. Тогда огнепоклонникам приходилось для того, чтобы иметь возможность готовить себе пищу и обогреваться зимой, хранить горящий огонь в определенном месте и не давать ему гаснуть, ибо если огонь гас, они не знали как его разжечь вновь. Поэтому в каждом селе имелся храм огня, в городах же их было по нескольку, в этих храмах имелись управители (мутавали) и служки, которые должны были постоянно подкладывать дрова в горящий огонь не давая ему гаснуть. И жители города всякий раз, когда желали приготовить себе еду, брали соответствующую емкость(сосуд, горшок) шли в храм, накладывали в нее немного пылающего огня (т. е. горящих углей) и несли к себе домой, чтобы разжечь его в собственном очаге, а зимой, также принося в дом огонь из храма, люди пользовались теплом. Поэтому огнепоклонники считали огонь и воду, землю и воздух величайшими благами, дарованными им их божеством. До тех времен когда люди открыли, что такое кремень, самым дорогим калымом (выкупом) за невесту был горящий огонь.
Я спросил пленных: «Есть ли возможность обойти те холмы, чтобы не идти прямо, подвергая себя опасности исходящей от стрел буюров!» Они ответили утвердительно и, показав на север добавили, что дойдя до того места я найду тот самый обходной путь. Но туда путь не близок. Я ответил, что меня не могут утомить дальние переходы, в которых я и мои воины провели всю свою жизнь. Затем собрав своих военачальников я сообщил: «Нам предстоит идти на север для того чтобы отыскать путь, который позволит обойти те холмы, и что эти сведения получены от пленных, о которых следует помнить как о врагах, и потому достоверность их сообщений может вызывать сомнение. Впрочем, хорошо зная что в случае дачи ложных сведений их ждет смерть, возможно что они говорят правду. Учитывая присутствие на холмах лучников неприятеля, не нападут ли они на отряды Амир Хусейна или Кара-хана, как только поймут, что я покинул эти места? Поэтому я считаю необходимым построить здесь две смотровые башни чтобы вести непрерывное наблюдение за окрестностями. Такую же башню должен возвести у себя Амир Хусейн, построив те башни, мы двинемся дальше, оставив здесь небольшой гарнизон». У нас не было возможности строить те башни из хорошего материала и потому мы ограничились тем, что клали их из сырого кирпича, изготовленного воинами с помощью соответствующих форм. Амиру Хусейну я велел тоже построить наблюдательную башню, чтобы враг не сумел застать его врасплох. В результате, на двух холмах возвели две смотровые башни и, оставив там гарнизон в составе пятисот воинов я двинулся на север.
Наш путь пролегал через плоскую зеленую долину, не дававшую противнику возможность незаметно подобраться и напасть на нас. Мы продвигались быстро и через два дня оставили позади ту ровную и зеленую долину и вышли на ее северную оконечность. Поскольку ожидался бой с врагом, я велел, чтобы воинам дали возможность отдохнуть. Затем я выделил воинов, имевших на себе доспехи, от остальной массы войска, образовав из них облаченный в броню отряд. Этот облаченный в броню отряд был пешим, потому что у нас не было защитных доспехов для коней. Если бы воины в доспехах бились верхом, то буюры лучники в течении нескольких мгновений уничтожили бы всех наших коней, представляющих собою основную ценность конного войска.
На севере зеленой долины была широкая дорога, мы должны были следовать по ней, затем свернуть на восток. На той широкой дороге никто не смог-бы застать нас врасплох, однако пройдя ее, мы вновь оказались среди холмов, представлявших удобную позицию для нападения врага. Пройдя по той дороге и свернув на восток, я выслал вперед разведочный дозор состоящий из облаченных в доспехи воинов, за ними следовал отряд воинов также облаченных в броню, далее шли я и мои конники.
Облаченные в броню пехотинцы знали, что с началом атаки конников они должны продолжать битву с тем, чтобы буюры-стрелки оказались между двумя огнями. Мы шли через местность где имелись холмы, усеянные широкими и неглубокими ущельями и проходами, в любой части той местности моя конница, при условии что ее не осыпят стрелами, могла легко осуществлять наступательные действия. Я запланировал, что бой развернется следующим образом: облаченная в броню пехота вступит в непосредственную схватку с воинами-буюрами, потому что как я понимал, противника, делающего в бою основную ставку на стрельбу и луков, менее всего устраивает рукопашная схватка. Пока будет продолжаться бой между буюрами и нашей облаченной в доспехи пехотой, мои конники атакуют противника с тыла и опрокинут его. Не исключено, что буюры разделят своих стрелков на две части, задачей одной из которых будет обстреливать мое конное войско с удаленной дистанции. Но и в этом случае наши возможные потери будут меньше чем в случае, когда нас будут обстреливать все лучники-буюры.
К полудню дозор воинов в доспехах донес, что видит врага и я велел пехоте перейти к атаке. Буюры-лучники в своей обычной манере начали осыпать стрелами нашу пехоту, облаченную в доспехи. Оценив обстановку, связанную со стрельбой, донесения, шедшие от передовой части войска, прикинув на глаз ширину поля боя я, оставив часть войска в качестве резерва, всей его остальной массой обрушился на буюров с тыла. Я скакал в первых рядах сражающихся и готов был тем самым показать буюрам какой телесной мощью обладает человек, носящий имя Тимур Гураган. Мои военачальники знали, что когда я намерен лично участвовать в бою, меня не следует отговаривать, потому что такие вещи я расцениваю как угодничество, а не заботу о моей безопасности.
Я знал, когда верховный командующий всего войска вступает на поле сражения в его первых рядах, люди будут сражаться с удвоенной силой. Буюры-лучники поняли наконец, что мы зашли к ним в тыл, часть из них развернулась в нашу сторону и взяла было на изготовку свои луки, чтобы разить нас стрелами, но прежде чем нам успели причинить нам какой либо значительный ущерб, мои конники обрушились на них подобно лавине.
Наша атака была столь стремительна, что часть буюров не успевших даже один раз пустить в нас свои стрелы, была растоптана копытами наших коней.
Я не знал численности населения в стране буюров и в Фарсе никто не мог мне сказать сколько там живет людей или семей. Одни говорили, что их там насчитывается сто тысяч, другие называли цифру четыреста тысяч. Поэтому я постоянно беспокоился за тыл своего войска, хотя Амир Хусейн и Кара-хан со своими отрядами были оставлены позади для прикрытия, тем не менее я опасался, что буюры все же могут внезапно напасть с тыла и застать нас врасплох. Однако никто не напал на нас с тыла и мы продолжали продвигаться вперед пока вдали не показались окрестности некоего города. Тот город был обширным и располагался на холмах таким образом, чтобы не пострадать от возможных наводнений. Над одним из холмов ввысь поднимался столб дыма и я спросил пленных, что мог означать тот дым. Они ответили, что это храм огня. До того времени мне не приходилось видеть зороастрийского храма и я не знал чем могут заниматься в нем огнепоклонники.
Я спросил пленных об устройстве такого храма. Они сказали, что при таком храме имеется один мутавали (управитель) и тридцать служащих, ежедневно в храме на службе присутствуют двое из них, их задача — следить за тем, чтобы не гас огонь. Каждая семья буюров обязана ежемесячно безвозмездно жертвовать храму вязанку хвороста. Поэтому храм не испытывает недостатка в топливе, ибо в нем всегда имеется двухгодичный запас топлива. Я спросил, располагают ли храмы огнпеклонников подобно мусульманским мечетям, вакуфным имуществом, являющимся источником пропитания для служителей культа.