Отец говорил, что в тот день, когда он отправился к имаму советоваться о том, какое имя выбрать для меня, он застал его за чтением Корана, суры 67-й, когда тот как раз дошел до следующего аята: «Ужель ты не боишься, что Бог небес разверзнет землю под ногами твоими и содрогнется она?». Слово «содрогнется» по-арабски звучит как «тамру» и слово это близко по звучанию слову Тимур, и по этой причине шейх Зейд-уд-дин выбрал для меня это имя «Тимур». Первое, что запомнилось из поры детства: это слова матери говорившей отцу: «Этот ребенок левша, он все делает левой рукой». Однако, со временем выяснилось, что я не левша и не правша, а просто хорошо владею обеими руками. И когда пришла пора учиться, посещая своих учителей, я писал свободно обеими руками, а когда вырос так же мог свободно фехтовать и стрелять обеими руками. И сегодня, когда мне уже за семьдесят, нет для меня разницы между моей правой и левой рукой. Когда меня отправили к учителю осваивать грамоту, я был еще настолько мал, что не мог растирать воск на специальной дощечке. В нашем городе как и в других городах Мавераннахра принято было давать учащемуся кусок воска и дощечку и учить его тому, как его растапливать и наносить тонким слоем на дощечку, чтобы затем каламом наносить письмена. Польза от этого была в том, что экономилась бумага, а учащийся мог после выполнения упражнений по письму, соскрести воск с дощечки, расплавить его и вновь нанести на дощечку, чтобы снова писать. Этого-то я еще не мог делать, и мать моя подготавливала мою табличку для упражнений по письму. Первый мой учитель носил имя мулла Али-бек, его мактаб располагался в самой мечети нашего квртала. Занятия в мактабе обычно завершались к обеду, поскольку к тому времени правоверные собирались в мечети, чтобы сообща помолиться, а мы — дети, не умеющие вести себя тихо, мешали бы правоверным сосредоточиться и не отвлекаться. Как самый маленький, я не мог сам добираться домой после уроков, и не всегда за мной приходил кто-либо из нашего дома, в этих случаях одному из учеников постарше, живущих в одном со мной направлении, поручалось отвести меня домой. Он брал меня за руку, вёл по улицам, базару всегда полному в то время дня ослов, лошадей и верблюдов и доводил до дома. И сегодня, достигнув величия и став повелителем, я пожаловал титул своему бывшему соученику, который и до сих пор жив.
Мулла Али-бек, мой учитель, был стар и не имел зубов, и по этой причине не мог правильно произносить буквы алфавита и слова. И потому, я и другие учащиеся, обучаемые в этом мактабе неправильно усвоили некоторые буквы и слова.
Мулла Али-бек считал, что наилучшим средством обучения является палка, с помощью которой он и вдалбливал буквы и слова в сознание учащихся, и в годы, когда я посещал этот мактаб, я был единственным учащимся не удостоившимся палочных ударов, ибо легко усваивал все звуки, что он для нас произносил и без затруднений выписывал буквы и затем слова, удивляясь отчего это другие учащиеся не усваивают буквы и слова с той же легкостью, что и я.
Однажды мулла Алибек сказал моему отцу: «Цени своего сына, поскольку помимо разума и хорошей памяти, он обладает способностью писать одинаково свободно обеими руками, а тот, кто обладает этими качествами будет править и Востоком и Западом, всем миром».
Остальные ученики мактаба воспринимали упражнения по письму как тягостную задачу и не стремились писать, пока их не заставляли. Мне это доставляло удовольствие, даже по окончании занятий, будучи уже дома, я продолжал делать упражнения по письму. В семилетием возрасте я расстался с мактабом муллы Али-бека и перешел в другой, где учителем был человек по имени шейх Шамсуддин, обучавший детей Корану, который давал детям учить наизусть некоторые из его стихов.
Обыкновенно занятия начинались с девяносто первой суры «Шаме» (Солнце), поскольку наименование этой суры было созвучно его собственному имени. Сура «Шаме» состоит из пятнадцати аятов, и я выучил их на первом же уроке шейха Шамсуддина.
Шейх, пригласив моего отца, сказал ему: «За всю свою жизнь я не встречал более способного учащегося, чем твой сын, ибо сегодня он поразил меня, вмиг усвоив суру «Шаме». Затем он предложил, чтобы я прочитал ту суру отцу, и я прочитал ее. Отец воздел обе руки к небу и сказал: «О Аллах, обереги моего сына от болезней детства, подобных чуме и кори, сохрани его живым». Затем вынул из кармана маленькую монетку, вложил ее в ладонь шейху Шамсуддину и сказал: «Это тебе подарок за то, что ты обучил моего сына первой суре Корана». Спустя неделю после того, как я начал посещать школу шейха Шамсуддина, он задал детям вопрос: «Как (т. е. в какой позе) лучше сидеть?» Каждый из ребят дал ответ по-своему, я же ответил, что лучше всего сидеть опустившись на колени. Шейх Шамсуддин спросил, почему я так считаю? Я ответил, что предаваясь намазу (молитве), поклоняясь Аллаху, люди делают это опустившись на колени, поэтому сидеть опустившись на колени лучше всех других способов сидения. Шейх Шамсуддин трижды громко изрек: «Прекрасно… Прекрасно… Прекрасно…».
Рекомендовав мне заучить наизусть суру «Шаме» из Корана, обратив внимание на то, с какой легкостью я справился с тем заданием, шейх Шамсуддин стал давать мне другие суры. Чтобы я не утомлялся, он обучал меня коротким сурам, ниспосланным пророку Мухаммеду еще в Мекке до его исхода в Медину. Всякий раз, как шейх Шамсуддин зачитывал новую суру, я мгновенно запоминал и усваивал ее да ещё и так, что ему уже не приходилось зачитывать ее для меня во второй раз.
Моя приверженность к занятиям настолько радовала учителя, что однажды он решил обучить меня двадцать шестой суре Корана «Йа-Син», ниспосланной пророку в Мекке и состоящей из восьмидесяти трех аятов. Разъяснив мне все это он сказал: «Тимур, я выразительно и чётко прочитал эту суру с той целью, чтобы ты ее получше запомнил, после этого, ты постарайся как можно точнее воспроизвести прочитанное мною, в случае если возникнут затруднения, я помогу». Затем он начал зачитывать суру. Произнеся первую строку: «Йа-Син ва аль-Коран аль-Хакими», он спросил, знаю ли я, что означает слово «Йа-Син». Я ответил, знаю, что на арабском «Йа» означает один из звуков, используемых при обращении к кому-либо, и когда хотят позвать кого-либо, говорят «Иа-Зейд», однако я не знаю, что в данном случае должно означать «Син». Шейх Шамсуддин сказал, что «Син» означает «человек», но не всякий, а особый. Я сказал, что до того дня не слышал, чтобы «Син», как одна из букв арабского алфавита, носила еще и смысловое значение «человек». Учитель сказал: «Теоретически ты прав и буква «Син» не носит смыслового значения «человек», однако является первой буквой слова «Сирра», что на арабском означает «Мята» (цветок «Рейхан»), и Аллах настолько любил пророка Мухаммеда, что в этой суре он, обращаясь к нему, называет его цветком «Рейхан». К тому времени я еще не настолько был силен в арабском языке, чтобы учитель мог подробно толковать для меня тонкости каждого слова суры «Иа-Син», однако он доводил до меня смысл и содержание аятов.
После того, как шейх Шамсуддин один раз прочитал для меня суру «Йа-Син», я взял свой экземпляр Корана и начал медленно читать эту суру, прочитал несколько раз и запомнил её наизусть.
В тот период моей жизни день мой складывался следующим образом: утром после завтрака я отправлялся в школу и находился там до обеда. В полдень шейх Шамсуддин становился в полуденный намаз и мы, как учащиеся медресе становились позади него, совершив полуденный намаз, мы не оставались в медресе, а отправлялись в степь.
Отец мой, Тарагай говорил, что поскольку мы происходим из рода, представители которого славились своей воинской доблестью и свершениями, потому мне следует с детства овладевать навыками воинского искусства. В окрестностях Кеша располагались обширные пастбища на которых паслись табуны лошадей и мулов. Среди них пасся и наш, небольшой по размеру табун.
Итак, после занятий я отправлялся на эти пастбища, чтобы освоить искусство верховой езды. Вначале, когда я был еще ребенком, при мне всегда находился один из взрослых, обучавший меня азам верховой езды на этих полудиких необъезженных лошадях. Он предостерегал меня от того, чтобы я никогда не приближался к лошади сзади, чтобы меня не лягнули, а так же и спереди, чтобы не оказаться укушенным. Вместо этого, следует приближаться к необъезженной лошади справа или слева и ухватиться соответственно правой или левой рукой за ее холку. Лошадь, почувствовав что ее ухватили, начнет брыкаться, стремясь тут же понестись вскачь, постарается сбросить седока наземь, затем, убедившись в бесплодности своих попыток — покорится, признает себя укрощённой и успокоится.
Всякий раз, желая поездить на такой полудикой табунной лошади, я сталкивался с упорным сопротивлением животного, преодолев которое я вскакивал на него, после чего животное резво пускалось вскачь, через какое-то расстояние оно останавливалось, начинало брыкаться, подниматься на дыбы пытаясь сбросить меня наземь. В конце концов я преодолевал упрямство животного и оно усмирялось.
На пастбище я занимался не только верховой ездой, но и учился стрелять из лука. Вначале меня обучали стрелять по неподвижной мишени, затем овладев с помощью наставника определенными навыками, я садился на лошадь, чтобы тренироваться в стрельбе из лука на полном скаку. Я уже надеялся поражать на полном скаку любую цель, независимо от ее расположения, находящуюся как спереди, так и сзади, как справа, так и слева. Однако, я был еще очень юн, мышцы мои еще не окрепли, поэтому стрелы не обладали достаточной скоростью и дальностью полета. По этому поводу мой наставник говаривал: «Ты еще ребенок, подрастешь — наберешься сил, будешь обладать достаточной мощью и твои мышцы станут крепкими, вот тогда и сможешь посылать свои стрелы с достаточной силой и далеко».
В тот день, как обычно, после полудня я отправился на пастбище и до заката упражнялся в верховой езде, стрельбе из лука, метании копья. На закате вернулся домой и после вечернего намаза и ужина, лег спать.
На следующее утро, в медресе учитель спросил, смогу ли я процитировать суру «Йа-Син». Суру я помнил и в тот же момент изложил ее от начала и до конца для шейха Шамсуддина, и опять он громко трижды изрек: «Прекрасно! Прекрасно! Прекрасно!»
Мои успехи в учебе были таковы, что через три года обучения у шейха Шамсуддина я знал весь Коран наизусть. Однажды учитель устроил торжественный прием в медресе с приглашением ученых мужей города, также пригласил он и моего отца. Когда все собрались, он попросил присутствующих проверить действительно ли я знаю весь Коран наизусть. Трое из присутствующих ученых мужей назвали различные суры Корана и велели мне процитировать их, и я громким голосом прочитал эти аяты, все притихли в восхищении и стали хвалить меня за мои способности. На этом же собрании мне дали звание хафиза (чтеца, читающего Коран наизусть). По окончании приема, когда гости разошлись, шейх Шамсуддин сказал моему отцу:
Отец, в честь окончания мною медресе шейха Шамсуддина, подарил ему одного коня и мула, и через несколько дней я был переведен в медресе Абдуллы Кутба. Абдулла Кутб был человеком чрезвычайно просвещённым и весьма воздержанным, у него обучались дети городской знати. Должен также сказать, что к тому времени я быстро рос, становясь внешне всё более пригожим и в четырнадцатилетием возрасте меня считали одним из самых красивых юношей Мавераннахра.
Среди учащихся медресе Абдуллы Кутба был некий юноша по имени «Иулаш», считался он выходцем из восточных тюрков Мавераннахра. Тюрки, проживавшие в восточных районах Мавераннахра, часть которых поселились и в нашем городе, считались не совсем такими, как другие обычные люди, и после того, как Йулаш поступил в наше медресе, это впечатление у меня усилилось. Всякий раз по окончании занятий, при выходе из медресе этот юноша приближался ко мне и говорил вещи, которые я стыжусь приводить здесь.