Пока старшие препирались, некоторые из более юных участников дебатов сбежали на пляж, чтобы покурить травку. К вечеру накануне последнего дня конференции собравшиеся так и не пришли к консенсусу. Но группа юристов нашла способ подтолкнуть ученых к действию, отметив, что их институты, скорее всего, будут призваны к ответственности, если кто-нибудь будет инфицирован рекомбинантной ДНК в какой-либо из лабораторий. После этого ответственный университет, возможно, придется закрыть.
Позже тем же вечером Берг и Балтимор вместе с несколькими коллегами запаслись китайской едой и обосновались в домике на пляже. Они принесли туда классную доску, на которой не один час набрасывали заявление. Около пяти утра, с первыми лучами солнца, они составили черновик.
“Новые техники, которые дают возможность комбинировать генетическую информацию, взятую у совершенно разных организмов, помещают нас в сферу биологии, где существует масса неизвестных, – написали они. – Именно это неведение привело нас к выводу, что было бы разумно проводить такие исследования с огромной осмотрительностью”. Далее они подробно описали предосторожности и ограничения, которые необходимо было соблюдать при проведении экспериментов.
Балтимор успел сделать копии и распространить их программное заявление к началу заседания в 8:30 утра, после чего Берг стал убеждать ученых его поддержать. Некоторые настаивали, чтобы голосование проходило по каждому пункту. Понимая, что ничем хорошим это не закончится, Берг отверг эту идею. Он, однако, уступил видному специалисту по молекулярной биологии Сиднею Бреннеру, который попросил провести прямое голосование по главному вопросу, предложенному на рассмотрение: следует ли снять мораторий на проведение исследований в сфере генной инженерии и продолжить работу при соблюдении определенных мер предосторожности? “Перерыв закончен”, – сказал Бреннер. Все расселись по местам. Через несколько часов, когда прозвенел звонок к заключительному обеду, Берг вынес на голосование вопрос о принятии документа во всей его полноте, вместе с подробным описанием мер предосторожности, обязательных к соблюдению во всех лабораториях. Большинство проголосовало за. Не обращая внимания на тех, кто пытался продолжить дискуссию, Берг спросил, кто выступает против. В воздух поднялось всего четыре-пять рук, включая руку Уотсона, который считал глупостью любые предосторожности[308].
Конференция преследовала две цели: защититься от угроз, которые могут возникнуть при создании новых видов генов, и защититься от угрозы полного запрета генной инженерии со стороны политиков. Асиломарская встреча решила обе задачи. Ученые сумели проложить “рациональный путь вперед”, и впоследствии Балтимор и Даудна применили такой же подход в дебатах о редактировании генома с помощью CRISPR.
Принятые в Асиломаре ограничения стали ориентиром для университетов и финансирующих организаций по всему миру. “Эта уникальная конференция ознаменовала начало удивительной эпохи для науки и для общественной дискуссии о регулировании науки, – написал Берг тридцать лет спустя. – Общественность прониклась к нам доверием, поскольку внимание к рискованному по своей природе характеру проводимых экспериментов привлекли те самые ученые, которые были больше всех вовлечены в работу и имели все основания желать, чтобы им позволили беспрепятственно идти к своей мечте. Законодательных ограничений на государственном уровне удалось избежать”[309].
Однако не все были настроены столь же благосклонно. Блестящий биохимик Эрвин Чаргафф, сделавший важные открытия о структуре ДНК, счел конференцию фарсом. “На Асиломарский собор со всего мира съехались епископы и отцы церкви молекулярной биологии, стремившиеся попрать ереси, в которых сами и были главным образом повинны, – сказал он. – Это, пожалуй, был первый в истории случай, когда поджигатели сформировали собственную пожарную команду”[310].
Берг был прав, когда назвал Асиломарскую конференцию успешной. Она заложила фундамент для процветания генной инженерии. Однако в насмешливых словах Чаграффа содержится намек на другой ее аспект. Асиломарская конференция прославилась и тем, что на ней
Отсутствие внимания к этическим вопросам на Асиломарской конференции раздосадовало многих религиозных лидеров. Они написали президенту Джимми Картеру письмо, подписанное главами трех основных религиозных организаций: Национального совета церквей, Американского совета синагог и Католической конференции США. “Мы быстро вступаем в новую эру фундаментальной опасности, вызываемой стремительным развитием генной инженерии, – написали они. – Кто будет определять, как служить на благо человечеству, когда создаются новые формы жизни?”[311]
Такие решения нельзя отдавать на откуп ученым, утверждали религиозные деятели. “Всегда найдутся те, кто сочтет допустимым «корректирование» наших психических и социальных структур с помощью генетики. Это становится все более опасным, ведь теперь основные инструменты для этого у нас под рукой. Желающие поиграть в Бога будут испытывать такое искушение, которого не испытывали никогда прежде”.
Получив письмо, Картер распорядился созвать президентскую комиссию для изучения вопроса. В конце 1982 года комиссия представила 106-страничный отчет “Сплайсирование жизни”, который оказался неубедительным. В нем просто содержался призыв к продолжению диалога и достижению общественного консенсуса. “Цель этого отчета в том, чтобы стимулировать вдумчивую длительную дискуссию, а не поставить в ней точку, вынужденно сделав преждевременные выводы”[312].
Тем не менее комиссия дальновидно подметила два момента. Во-первых, было высказано опасение, что генная инженерия ведет к усилению корпоративного вмешательства в университетские исследования. По сложившейся традиции университеты занимались фундаментальной наукой и участвовали в открытом обмене идеями, и составители отчета предупреждали: “Эти задачи могут вступить в противоречие с задачами промышленности – разработкой продаваемых продуктов и технологий в рамках прикладных исследований при поддержании конкурентоспособности, сохранении коммерческой тайны и обеспечении патентной защиты”.
Во-вторых, отмечалось, что генная инженерия приведет к усилению неравенства. Стоимость новых биотехнологических процедур будет высока, поэтому привилегиями будут главным образом пользоваться люди, рожденные в обеспеченных семьях. Это может углубить и генетически запрограммировать существующее неравенство. “Возможности, которые предоставляют генная терапия и генная хирургия, могут ставить под вопрос центральный элемент демократической политической теории и практики: приверженность равенству возможностей”.
Следующий серьезный прорыв в биоинженерии после разработки в 1970-х годах технологии рекомбинантной ДНК произошел в 1990-х и поднял новый ряд этических вопросов. Он был сделан в результате слияния двух инноваций: экстракорпорального оплодотворения (первая малышка из пробирки, Луиза Браун, родилась в 1978 году) и технологии генного секвенирования. Это привело к тому, что в 1990 году была впервые применена техника преимплантационной генетической диагностики[313].
Преимплантационная диагностика предполагает оплодотворение яйцеклетки сперматозоидами в чашке Петри, проведение анализов для определения генетических характеристик полученных эмбрионов[314] и внедрения в матку женщины эмбриона с предпочтительными характеристиками. Так у родителей появляется возможность выбрать пол ребенка и избежать рождения ребенка с генетическим заболеванием или другой характеристикой, которую родители сочтут нежелательной.
Потенциал такого генетического скрининга и отбора был показан широкой публике в вышедшем в 1997 году фильме “Гаттака” (в оригинальном варианте его название –
Для продвижения фильма студия разместила в газетах рекламу вымышленной клиники по редактированию генома. “Дети на заказ, – гласили объявления. – «Гаттака» дает вам возможность спроектировать свое потомство. Вот список, который поможет вам решить, какие характеристики вы хотите передать своему новорожденному малышу”. В списке перечислялись пол, телосложение, цвет глаз, цвет кожи, вес, подверженность аддикциям, склонность к криминальной агрессии, музыкальные способности, атлетизм и интеллект. Последним шел пункт “Ничего из вышеперечисленного”, к которому давался комментарий: “По религиозным и другим причинам у вас могут возникнуть сомнения в целесообразности применения генной инженерии к собственному ребенку. Мы уважаем ваши убеждения, но предлагаем вам пересмотреть их. Насколько мы можем судить, человеческий род не помешало бы немного скорректировать”.
В нижней части объявления был телефонный номер, звонки на который были бесплатными. Автоответчик предлагал звонящим три варианта: “Нажмите 1, если хотите, чтобы ваш ребенок не страдал от болезней. Нажмите 2, если хотите улучшить интеллектуальные и физические характеристики. Нажмите 3, если не хотите менять генетический профиль своего ребенка”. За два дня на этот номер поступило 50 тысяч звонков, но студия, увы, не посчитала, сколько раз выбрали каждый из вариантов.
Герой фильма, которого играет Итан Хоук, был зачат без применения преимплантационной инженерии и вынужден бороться с генетической дискриминацией, чтобы исполнить свою мечту и стать астронавтом. Разумеется, он добивается своего, ведь это кино. Особенно интересна сцена, в которой его родители решают прибегнуть к редактированию генома при зачатии второго ребенка. Врач перечисляет все, что можно запрограммировать или улучшить: скорректировать зрение, выбрать цвет глаз и кожи, исключить предрасположенность к алкоголизму и облысению и так далее. “Может, стоит оставить кое-что на волю случая?” – спрашивают родители. Нет, заверяет их врач, ведь они просто дают своему будущему ребенку “все самое лучшее”.
После этого кинокритик Роджер Эберт написал: “Станут ли родители заказывать «идеальных» детей, когда у них появится такая возможность? Что вы предпочтете – попытать удачу в генетической рулетке или заказать желаемую марку и модель? Много ли людей готово купить случайную машину из вселенной всех доступных машин? Думаю, именно столько и решат иметь детей, созданных природой”. Но затем Эберт изящно выразил опасения, которые начинали зарождаться в то время: “В мире «Гаттаки» все будут жить дольше, выглядеть лучше, а болеть меньше. Но будет ли это столь же интересно? Станут ли родители заказывать непокорных, нескладных, эксцентричных, креативных детей? А детей, которые значительно умнее их самих? Не возникает ли у вас порой чувства, что вы успели родиться вовремя?”[315]