Последние слова Геннадий хотел заключить улыбкой — в глазах она уже сменила только что стоявшую там сосредоточенность, — но губы, едва дрогнув, изобразили недоумение. Геннадий спешно похлопал себя по спине.
— Что с тобой?
— А ты тоже пощупай.
Штормовка на спине едва не плавилась. Я торопливо поднялся.
— Странно, почему спину не жжет?
— Не можешь без вопросов? Говори жилетке спасибо. Она ведь надутая. А то бы как раз побеседовали.
Что-то изменилось за то время, пока мы беседовали у «камина». Дождь, терпеливо ожидавший нашего выхода за пределы потока, мстительно ударил по лицам, разомлевшим от долгого пребывания в тепле. Мы оба остановились и, подставив ему раздутые жилетами спины, какое-то время настраивали себя на эту перемену.
От берега доносились частые, перераставшие в канонаду взрывы. Ударяясь в стены потока, волны расшатывали неустойчивое нагромождение глыб. При первом натиске в воду срывались одиночные камни. Следующие накаты подламывали стены целиком. Оставляя тучи зеленовато-черно-розовой пыли, стены исчезали в волнах, и это вызывало могучий, медленно затухавший гром. Пыль уносило ветром, а свежие, малиново мерцавшие обнажения потока мгновенно закрывало поднимавшимся от воды паром.
Как ни трудно было продвигаться под сильным боковым ветром, к спуску у водопада мы подошли быстрее, чем бывало в нормальную погоду. Это обстоятельство Геннадий пытался потом связать с предчувствием того, что произошло в лагере. Но я не помню, чтобы тогда он был похож на человека, которого тяготили какие-то предчувствия. Временами, особенно на подъемах, он останавливался и, оборачиваясь ко мне, участливо спрашивал:
— Не отстаешь?
Потом, передернув всем телом, улыбался, трудно растягивая зачерствевшие от холодного дождя губы:
— Ну, выбрали мы погодку… Сейчас бы на кухоньку да оладушек бы. А?..
После таких остановок чаще свистела резина его сапог, и я, вынужденный прятать лицо от мокрого ветра, по этому свисту угадывал, что надо идти быстрее.
Забеспокоился он при спуске по обрыву, когда мы увидели, что накаты шторма прорвались и через наш залив. Волны, заметая макушки береговых камней, дотягивались до подошвы обрыва. Между камнями колотились, перескакивая с попа́ на попа́, ободранные бревна.
Первые сто метров по берегу одолели сравнительно просто, пока не дошли до высоких камней, на которые, приходя к водопаду умываться, клали полотенца и мыльницы. В обычные дни воду залива и эти валуны разделяет полоса шириной в семь метров. Сейчас ее не было. Ударяясь в передний валун, накаты, словно разрезанные форштевнем корабля, шумно обтекали гребень по бокам, пока не натыкались на скалистое обнажение обрыва.
Напрасно мы ждали, что в жестком сцеплении воды и камня образуется какой-то зазор. Тут, как видно, сводились счеты тысячелетней давности, и нам, временным пришельцам, не стоило лезть в эту драку. Прижимаясь к обрыву, мы благополучно, если не считать, что нас присолило пеной, перелезли на другую сторону.
За валунами кормой на берег лежала «Казанка» с развороченным боком.
— Все, — печально сказал Геннадий, — одна лодка пропала.
Еще не договорив, он вспомнил о второй лодке и посмотрел туда, где была плавучая стоянка. На всплеске волны поднялось что-то похожее на большой поплавок. Нырнув, поплавок выскочил на следующей волне, и мы поняли: над водою маячил нос полузатопленного «Прогресса».