Напротив стоянки, держась за веревку, которой обычно подтаскивали лодки к берегу, суматошились Костя, Алексей, Николай и Саня. Все были в сапогах с поднятыми голенищами, но это не спасало, потому что волны обхлестывали их выше пояса. Перекинув веревку через плечо, все четверо с бурлацкой натугой тянули ее на себя. Разбухший канат был словно пружина. Подавшись вперед, он вдруг амортизировал и «бурлаков» стаскивало в воду.

Со словами: «Ну, что же вы?.. Ну, как же так вышло?..» — Геннадий пристроился рядом с Костей, которого трудно было узнать. Он казался невероятно длинным — и оттого, что на нем были высокие сапоги, и оттого, что напитанный водою свитер туго стянул и без того узкую его фигуру. Густые волосы, намокнув, прилипли к голове спутанной сеткой. Под оголившимся лбом как-то вдруг отчетливо проступили круглые зеленоватые глаза, измученные долгим физическим напряжением.

Наше участие в пересиливании каната ничего не давало. Бросая веревку, Геннадий быстро осматривался по сторонам, будто ждал чьей-то решающей помощи. Он не хотел соглашаться с очевидной бесплодностью наших усилий, ему казалось, что вот-вот удастся что-то такое придумать и кризис разрешится благополучно. Однако ни в этот, ни в следующий момент ничего не придумывалось, и Геннадий, досадливо хлопая себя по бокам, спрашивал:

— Ну, как вы могли прозевать?.. Костя, ты-то куда глядел?

— Так ведь дело такое. На моей памяти — это не первый штормик. Ничего же не случалось.

— А может, штормики поменьше были?

И Костя соглашался: пожалуй, поменьше.

Мы бы, наверное, так всю ночь и простояли, ухватившись за веревку и не подтянув ее ни на сантиметр, но вдруг из темноты донесся испуганный голос Нины:

— Ребята!.. Палатку заливает!..

Час назад, когда мы бежали к лодочной стоянке, волны до грота не доставали. Теперь они утопили верхнюю ступеньку трапа и готовились к тому, чтобы решающим броском смять и вырвать из грота белую палатку начальника.

Геннадий, колеблясь, перебежал оценивающим взглядом от лодки к аварийному гроту и опять к лодке. Наконец решил:

— Кончаем. Если даже утонет, завтра достанем. Лишь бы не оторвалась.

Снять палатку и перенести ее за пределы прибоя в общий жилой ряд было недолго. Но работать приходилось в воде. Море поторапливалось. До того как вода хлынет на помост, надо было вынести вещи и документы экспедиции.

После неудачи с вызволением лодки Геннадий стал сосредоточенным. Принимая от него вещи, мы каждый раз слышали его спокойный голос:

— Осторожней, ребята. Спешите, но не торопитесь.

Эвакуацию закончили в четвертом часу ночи. Ничего не хотелось: ни позднего ужина, ни разговоров о случившемся. Утомительный поход к верхним воронкам и навязанная штормом нервная суета нагрузили тело такой усталостью, что я боялся уснуть раньше, чем успею забраться в спальник. Но спалось плохо. Забывшись, я видел длинные сны, а когда их прерывало грохотом прибоя и, зажигая спички, я смотрел на часы, стрелка успевала передвинуться на три-четыре минуты.

К утру залив притомился, утих. Берег стал горбатым. Все кругляки, лежавшие раньше у его кромки, сдвинуло на середину. Их прежнее место было устлано длинными с йодистым блеском водорослями.

Лодка исчезла. Мы надеялись, что она затонула, оставаясь привязанной к переборочному канату. Но привязь лопнула. «Прогресс» мог покоиться тут же, на дне, а мог, увлекаемый подводным течением, оказаться за пределами залива. На всякий случай прошли по берегу до мыса Бакланьего, не исключая, что «Прогресс», наподобие «Казанки», валяется где-нибудь на обсохнувших после шторма камнях. Но нет, второго суденышка берег не принимал.

Несколько дней, поднимаясь с рассветом, Геннадий до выхода в маршрут плавал по заливу в резиновой лодке и, чуть ли не доставая головой до воды, просматривал дно. В чащобе водорослей ему чудились то блеск металла, то некий овальный предмет, который хотя и не блестел, но был, как ему казалось, похож на опрокинутое туловище «Прогресса». Геннадий опускал шест прямо на этот предмет. Шест уходил в донную мякоть, а видение исчезало в облаках илистой мути.

По-моему, Геннадий еще и теперь уверен, что, будь он тогда в лагере, ничего бы не случилось. Гадать можно по-всякому, а реальным остается одно: по возвращении в Петропавловск пришлось сочинять оправдательную бумагу: «Мы, ниже подписавшиеся, составили настоящий акт…»