День выдался жарким. Время было уже за полдень, когда Рудской вышел с полком на низменную равнину, поросшую густыми травами, и столкнулся с полками Шуйского. И хотя сил у него было мало, но он кинулся задиристо в наскок на русских.

Сражение в авангарде всегда дело неблагодарное, тяжёлое. Столкнёшься с противником, но ничего о нём не знаешь. Стоять же надо, чтобы сковать его, дать ложное представление о своих силах, и ждать, когда же придёт помощь.

В середине дня в войсковой лагерь прискакал гонец от Рудского. Он сполз без сил на землю и прохрипел: «Воды-ы!»

Ему дали воды, затем отвели в шатёр Димитрия, где тот совещался в это время с Рожинским. Гонец, представ перед гетманом, сообщил, что московиты втянули Рудского в большую драку. И он уже не в силах был оторваться от них и лишь оборонялся. Но уже выдохлись его гусары, и стали падать кони от жары на стычках.

Рожинский тут же вызвал в палатку Будило:

— Пан Николай, идём туда всеми полками! Raczej, raczej![42]Галопом, чтоб пыль стояла до небес!

И полки гусар пустились во весь опор дорогой на Волхов. А зной встречал их на всём пути, и провожал их пылью, и гнал вперёд, вперёд на Волхов. Полтора десятка вёрст покрыли вскачь тяжеловооружённые всадники, и вовремя пришли… Рудской ещё держался… И вот увидел он полки и с ними самого Рожинского… А там вон и Заруцкий с донскими казаками… Ба-а! Да тут же и сам царь! Своей персоной заявился!.. Со всех сторон его охрана, с ним его государев полк, из русских служилых с Федькой Гриндиным над ними. А там и шут. Но раз шут здесь, то дьяка точно нет. Тот в лагере сидит, в надёжном месте. Пахомка в жизни никогда не рисковал, он ввязывался только в дело стоящее.

Вон там вырвался дымок из жерла пушки и взвился вверх курчавым облачком. И там же пальнула другая пушка, но куда-то в сторону от рядов противника… А вот наконец послышался звук выстрела, затем другой…

А Шуйского полки стоят, все серые какие-то… Но нет! Вон там, как видно, грязно-зелёные кафтаны. И луками они вооружены, в железных шапках и стёганых тягиляях. Но есть и в колпаках, стальных доспехах. То знатные, князья, то войсковые головы и воеводы.

Матюшка оделся скромно перед боем, но не из-за того, чтобы не бросаться в глаза противнику своим нарядом. А всё по той же привычке посадского — идти на дело в чём поплоше. Они, привычки старые, так и лезли из него. Когда он волновался, то забывал о них. Вот и сейчас волнений было предостаточно. Опять решалась его судьба, как то подсказывала каббала… «Пан или пропал!» — вот смысл сражения, и в нём он должен был уцелеть… Уже давно поставил он на «пана»…

И вдруг массами двинулись полки Шуйского. Вот только что они стояли, как лодки на приколе в заводи у берега… Гусары встретили их, остановили… Но нет! Вон там прорвалось, через позиции гусар, с десяток конных московитов… И угодили в ловушку… А вот уже и заметались, пытаясь вырваться, уйти к своим…

Матюшка, заметив это, наддал аргамаку шпорами в бока и поскакал туда, чтобы отрезать им путь к бегству. А вместе с ним поскакал и Петька, его шут. За ними поскакала вся охрана, свита. Но поздно поняли те выходку царя и сразу же отстали… А в Петьке вдруг лихой наездник проявился. И он обставил Матюшку в погоне за московитами. И быстро-быстро нагнал он одного из них, размахивая длинной рукояткой кистенька, на железной цепи которого вертелся шар: стальной, ершистый, как бородавками усыпанный шипами. И накатил он на московита, и этим кистеньком, со всей своей дурацкой силой, угодил он прямо в лоб тому, когда тот обернулся к нему… И, осадив коня, он зло захохотал, взирая пустыми глазами на дело своих рук: упавшего в траву с разбитым черепом московита.

И тут же к нему подлетел Матюшка:

— Молодец! Ай да Петька, ай да молодец!..

В восхищении от горбатого друга своего, он похлопал по спине его. Но и с опаской, с опаской поглядывал он на его узловатые руки. Какая-то мысль, не очень-то приятная, мелькнула у него о Петьке, о шуте, наперснике по играм.

— Государь, что ты делаешь-то! Опасно же! — выпалил Гриндин, подскакав к нему.

Рожа красная, распарился он от жары, и пот катился по лицу. Дышал он тяжело, как и скакун под ним.

А там, на поле брани, кругами ходила конница по полю, выискивала брешь в защите московских полков, чтобы ударить по ней, рассечь их надвое.

Перегорожена, казалось, была долина вся круглыми щитами: стоят нестройно, но всё-таки рядами. А бедная земля гудит, но как-то радостно, как было и у Матюшки на душе.

И вот в центр всей этой линии обороны московитов, странно жиденькой полоской стоявших в передних рядах, ударил полк Будило. Затем гусары нажали, прорвали их ряды и устремились в брешь за отступающими сотнями боярских детей. Но тут Будило споткнулся о сторожевой полк Куракина, тот держал оборону вторым эшелоном в войске Шуйского и был отброшен выстрелами из самопалов. В горячке боя Будило обрушился атакой конников снова туда же и опять был отражён…