В этот момент дворовый холоп, из прислуги, входя с подносом в комнату, споткнулся о порог. С подноса на пол полетели серебряные стопки и запели тонко свои песенки, да так насмешливо, как будто над последними его словами.

Матюшка вздрогнул, поморщился, крикнул Пахомке: «На конюшню его! И высечь, чтобы другим неповадно было!»

Увидев же, что по лицу князя Романа скользнуло осуждение, он сказал жёстким голосом, негромко, но так, чтобы слышали и за соседними столами: «Если холопу не дашь хотя бы раз по зубам, он уважать тебя не станет!»

В то застолье гусары и полковники услышали из уст царя немало богохульств и брани на разных королей Европы. Он поносил порядки в их странах и восхвалял Восток, того же Магомета. Увидели они и то, как царь хлещет водку. Ну точь-в-точь как записной извозчик на Москве или в иной какой-нибудь российской стороне.

Утром первым в горницу к Матюшке, когда он проснулся, ворвался Петька, его любимый шут. Он веселил с утра его заспавшиеся очи. Бодрить была его планида. Чтобы он вдоволь похохотал, очистил голову с похмелья, пофыркал над его ужимками. И Петька, зная свою роль, кувыркнулся с ходу через голову прямо от порога, поставил ловко на ноги своё пружинистое тело. Ходил свободно и легко он что на ногах, что на руках, коряжистых и узловатых. А торс его как будто был вырублен из чурбака. Где низ, где верх — не разберёшь, когда катился он колесом по горнице. Мелькали руки, ноги, а между ними голова, похожая на луковицу здорово. Она вросла в его плечи, горб пузырился безобразно… «Гоп-скок!» Ещё прискок!.. Последний раз взлетел он вверх, перевернулся и встал как вкопанный пред ним, своим царём. Склонил он голову в поклоне и напрягся, и выперли из-под кафтана мускулы, и тот расползся с треском от тесноты по швам. Затем, надменно поводя головой, прошёлся вольно он по горнице. Насмешка сквозила в том такая явно, что Матюшка даже взвизгнул оттого, как шут копирует походку, взгляд, усмешку поджатых губ Рожинского: горбатый князь ходил пред ним… Вот этот князь скривился и нос воротит от него, от царя, Матюшки. Напыщен он и родовитость выставляет напоказ. Глаза аристократа взирают равнодушно…

В разгар веселья, стукнув два раза в дверь, в горницу вошёл Пахомка. Лёгкий кивок головой ему, царю. Ну как подачка. Из-за чего он злился на него, но ничего поделать с ним не мог. Дьяк нужен был позарез ему. По сотне раз на дню тот заходил к нему, и его царский сан притупился у него в голове. Да, Пахомка, холоп, был его помощником незаменимым. Он угадывал его желания с намёка, взгляда, полуслова, а то и взмаха руки его, царя Димитрия. Того, с которым сжился он, Матюшка. Тот в нём сидел, уже пророс корнями.

— Государь, здесь пришёл поручик от Рожинского, — доложил Пахомка.

Матюшка глянул на него сквозь слёзы, пелену…

— Ха-ха!.. — Грудь всё ещё вздымалась у него, он едва сдерживал хохот, вновь чувствуя себя отменно бодрым. — Что, что? Ха-ха! — уловил он, как переглянулись они, шут и дьяк, ну точно две змеи, и загадал, какая же из них ужалит вперёд ту, другую…

— И что же у него? — спросил он, с трудом унимая дыхание, как будто это он сам крутился колесом и взлетал под потолок в прыжках вот только что. Он жестом подозвал к себе шута, ласково похлопал по его горбу, чувствуя, как переливается из него сила и стреляет лёгкими ударами под сердце, приятно освежает мозг.

— Рожинский просит о встрече, — сказал Пахомка, холодно взирая на шута, на то, как тот ластится к царю, трётся об него, словно кот шёрсткой о сапоги своего хозяина…

А разве он, Пахомка, хуже шута? Он тоже хотел бы вот так же потереться о государя, ощутить кожей власть, и как она, проклятая, кусается, от этого вдвойне приятна.

— Ну, скажи: пусть передаст своему князю, что я всегда готов принять его, как…

Он не договорил, так как в этот момент в горницу вошёл Меховецкий.

«И тоже без стука, без поклона! Наглец!» — подумал Матюшка, раздражённый тем, что приход того прервал у него важную мысль, к тому же не дал решить всё без его подсказки… Ох уж эти подсказки Меховецкого… «О чём же я говорил-то?.. Вот!..»

— Государь, не спеши принимать его, — натянутым голосом заговорил Меховецкий. — Ты ещё не знаешь всего! С его приходом началось волнение в полках! Гусары требуют собрать коло!

Меховецкий возмущался, хотя такое право было у гусар по законам вольного войска.

— Их кто-то подбивает на мятеж против тебя! Измена, зараза исходит от его людей!

Он, пан Меховецкий, был не глуп, умён. Но вот таких, как он, не умеющих подлаживаться под массу, под простых, простые-то как раз и не принимают за своего. Чужак он для них.

Пришёл Валевский и тоже стал уговаривать его, Матюшку, не спешить с Рожинским.