– Выбросить за борт балласт, – скомандовал лейтенант.
Цеппелин поднялся еще выше, да попутный ветер помогал ему, русские гидропланы к этому времени уже повернули назад, оставив его в покое. Всего этого хватило на час, и цеппелин опять начал медленно терять высоту.
– Запчасти и бортпаек за борт! – скомандовал Штикер.
Но и этого было недостаточно. Тогда вслед за пайком полетели пулеметы, патроны, теплая одежда. Скорость снижения заметно уменьшилась, но шансы достичь ближайшей базы дивизиона таяли с каждым потерянным метром высоты. Штикер принял решение тянуть до ближайшей к ним земной тверди – к оккупированному немцами побережью Курляндии. Попутный ветер помогал подбитому дирижаблю быстрее достичь берега, увеличивая все шансы экипажа в борьбе за спасение своего воздушного корабля. Выбрасывать за борт было уже нечего. Отчаянно пытаясь облегчить дирижабль, команда избавилась от радиостанции, пустых топливных баков, поручней в рулевой рубке и даже деталей переднего двигателя, который к тому времени уже остановился из-за выработки топлива. Наконец, показался долгожданный берег, дирижабль буквально заполз на спасительный прибрежный песок.
С юго-востока против ветра к главной базе русского флота пробивался третий цеппелин. Во время рейда к русской базе он шел третьим в группе, а с наступлением ночи, в целях безопасности, на высоте двух с половиной километров, где, как оказалось, ветер был несколько сильнее, чем на тысячу метров ниже.
Обер-лейтенант Венке рассудил так, что если он заберется повыше, то уж точно ни с кем в ночном небе не столкнется. Это и сыграло злую шутку. Он на двадцать километров проскочил точку поворота, и, пока с большим трудом из-за перемены направления ветра смог взять верный курс, был снесен еще на тридцать километров на юго-восток. Теперь ветер был встречным, что очень осложняло дальнейшее выполнение задания. Даже при работе всех четырех двигателей скорость против ветра не превышала сорока километров в час, и он сильно опаздывал. Уже наступил рассвет, когда он подошел к Гельсингфорсу на расстояние видимости.
Венке видел, что два воздушных корабля его дивизиона уже сбросили свой бомбовый груз и уходили. Огромное пространство водной глади перед Гельсингфорсом занимали большие и маленькие островки, среди них сновали суда. Он также разглядел, что среди этой мешанины островков в двух местах поднимается черный дым от пожаров. Значит, операция прошла вполне удачно. Особенно было много дыма над одним из кораблей, похоже, это русский линейный корабль.
– Пока эти русские спали, кто-то из наших смог в темноте незаметно подойти к линкору. Похоже, они не ожидали нашего визита и были застигнуты врасплох. Понадеялись, что в базе на них никто не нападет, что тут они в полной безопасности, вот за это и поплатились, – восхищался заместитель Венке, лейтенант Регекампф.
– Эх, подвел нас Гейнс, если бы не его ошибка, да и я сам виноват, доверился, иначе мы бы отбомбились в сумерках, – сожалел о случившемся Венке.
– Сейчас уже солнце встало, и нам будет ох как нелегко пробиться к кораблям, так еще и русские гидропланы в воздухе.
– Надо забираться еще выше и сбросить свой груз на портовые сооружения, у меня другого выхода нет, так как с большой высоты в корабль можно попасть только случайно. А ниже опуститься, да при свете дня, – это просто самоубийство, мы будем у них как на ладони.
Он направил свой цеппелин к городу, который уже давно проснулся, и толпы народа собрались на всех возвышенностях, откуда открывался вид на корабли, базировавшиеся в Гельсингфорсе. Они были разбужены орудийными залпами и разрывами бомб и решили поглазеть: что же происходит на рейде, по какому случаю пальба?
Над «Гангутом» поднимался дым от пожара, рядом с ним в воде плавали люди, многие плыли к островкам, чтобы там спастись. К ним спешили лодки и баркасы местных рыбаков и доставляли на городскую пристань. От спасенных матросов обыватель узнал, что в утренних сумерках германские дирижабли незаметно подкрались к линкору и давай кидать бомбы, начиненные ядовитыми газами, и травить людей. Любители поглазеть на бесплатное зрелище наблюдали, как в небе к югу от порта происходил воздушный бой. Несколько маленьких самолетов кружило вокруг двух огромных цеппелинов, которые уплывали по воздуху. Кроме того, они увидели, как на большой высоте к городу приближается еще один цеппелин. Им стало интересно, а на какой из кораблей он намерен сбросить бомбы, тут со всех сторон посыпались прогнозы на эту тему. Кто-то высказался, что он вместо кораблей бомбы сбросит на город. Кое-кто был в курсе и знал, что вот такие колбаски летали в Англию и бомбили не только промышленные здания, но и дома простых граждан. А тут еще по слухам, что пронеслись среди местных обывателей, вот эти огромные пузыри, кроме бомб, и ядовитый газ распыляют – он у них, наверное, в этом пузыре находится. Цеппелин приближался к городу, люди, задрав кверху головы, наблюдали за его полетом. Он летел. Даже не летел, а очень медленно плыл, как облако, высоко в небе. Снизу по спирали к нему поднимались два гидроплана. А внизу среди праздной публики начали заключать пари – смогут подняться на такую высоту гидропланы или нет.
Венк решил, как только дирижабль окажется над портом, освободиться от груза, после этого его воздушный корабль поднимется еще выше, а там, развернувшись, сразу уходить на юг, в сторону Курляндии. Да при попутном ветре, да на всех моторах русским его и не догнать.
VI
На следующий день в России начались немецкие погромы, и с каждым днем они становились все масштабнее. Те, что были в Москве в мае, по сравнению с теперешними были только цветочками, а тогда Москва в течение трех дней была во власти толпы. В это были вовлечены многие люди, стремившиеся попросту чем-либо поживиться на халяву. Пока одни изображали из себя патриотов России, другие тянули, что плохо лежало. Но так как народ не знал иностранных языков, то заодно громил всех подряд с иностранными фамилиями или кто плохо говорил по-русски. Пострадало более пятисот коммерческих предприятий, двести семь частных квартир и домов, больше сотни подданных Австро-Венгрии и Германии, пятьсот русских подданных с иностранными фамилиями и именами и граждан союзных государств, и, кроме того, пострадало даже девяносто русских подданных с русскими же именами и фамилиями. За три дня в городе насчитали семьдесят пожаров, десять из них – «очень больших» и одиннадцать – «больших», убытки, понесенные частными лицами, составили около четырех миллионов рублей.
Удар, которые нанесли погромы по экономике Москвы, был весьма чувствительным. Достаточно сказать, что в городе не работало около двухсот тысяч рабочих. К 14 июня в городе закрылось около двухсот предприятий и триста магазинов, в основном принадлежавших подданным враждебных государств (за исключением славян, французов, итальянцев и турецкоподданных христиан), сорок фирм было переведено на новых владельцев, и это только в Москве!
Сейчас масштабы погромов выросли в разы, и все из-за того, что во время бомбардировки Гельсингфорса погибло и получило ранения более трехсот человек и более ста человек отравлено газами, и это только среди мирного населения. И самое страшное, что тогда случилось, – среди пострадавших было много детей. Народ требовал возмездия за такое чудовищное преступление, где погибли и пострадали невинные дети. Во время похорон невинных жертв войны собрались тысячные толпы. На головы германцев посыпались проклятия, а так как их тут рядом нет, то для тех, кто более-менее лояльно относился к ним или намекал о примирении с немцами, настали веселенькие дни. В Германии этот инцидент хотели преподнести как случайность, что цеппелины бомбили только корабли русского флота и несколько бомб случайно попало на городские кварталы. Но многие видели иное, а там на берегу находились не только жители города, но было немало представителей других стран, в том числе и нейтральных. И что этот германский цеппелин умышленно сбросил бомбовый груз на город, он даже не пытался атаковать русские корабли, и это была не случайность, а преднамеренные действия германского экипажа. После этих событий по стране прокатился патриотический подъем под лозунгом «Все для победы!». Появилось много добровольцев из числа среднего класса, но таких направляли в училища и на курсы – фронту нужны офицеры и разного рода специалисты.
Нашу «Полтаву» залатали за двое суток, как и «Севастополь», рабочие Гельсингфорса работали круглосуточно, да когда это было видано. (Если не считать следующей войны, но вот будет она или нет, покажет время.) На таком же подъеме отремонтировали и крейсер «Адмирал Макаров», он простоял десять дней без ремонта, а тут вдруг без всякой волокиты ремонт завершился в кратчайшие сроки.
Общественность требовала от правительства, армии и флота решительных действий. Флоту досталось за его пассивность. Назревали перестановки и отставки. Подчинение Балтийского флота главнокомандующему 6-й армией было одной из роковых ошибок, чтобы не сказать больше – несуразностей Верховного командования. Во-первых, флот вывели из подчинения армии и предоставили ему больше самостоятельности. Правда, была создана оперативная группа кораблей на базе Морских сил Рижского залива, куда вошли несколько канонерских лодок и старых эсминцев для непосредственной поддержки приморского фланга русских войск, держащих оборону по побережью Балтийского моря. История всех войн, и в особенности несчастной Русско-японской, подтверждает старую истину, что флотом нельзя управлять с берега. После этого адмирал Канин получил от императора добро по своему усмотрению использовать все четыре линкора, а также на планирование и проведение самостоятельных морских операций. В мою группу перевели «Севастополь», пока «Петропавловск» на ремонте, но это будет чуть впереди, а пока операция германского флота по прорыву в Рижский залив продолжается.