Он отрывается от нее, садится за стол, говорит:

— Вкусно пахнет.

Зовут Матиаса, тот спускается.

— И как все прошло? — спрашивает мальчика отец.

Матиас молчит, вопрос повторяется. Наконец малыш шепчет:

— Все хорошо, мы ели шоколадное мороженое.

— А твоя мать, что она тебе говорила? А? Матиас, посмотри на меня. Что сказала твоя мать? Она вспомнила? Что она вспомнила?

Сказать Матиасу «Посмотри на меня» — это как велеть рыбе летать. Он такой застенчивый, уклончивый, скользкий, как уж, когда речь идет о том, чтобы избежать взглядов взрослых.

Мальчик пытается, делает усилие над собой; ПОСМОТРИ НА МЕНЯ звучит снова и громче, атмосфера накаляется.

Это все из-за полицейской, думает Сандрина, это ее вина, и вечер безнадежно испорчен.

Она спрашивает у Матиаса:

— Хочешь добавки тушеных овощей?

Его отец рявкает:

— НЕ ЛЕЗЬ!

Это полицейская виновата, это ее вина, ведь все было хорошо, все было бы прекрасно.

Он кричит на нее, не смущаясь присутствия Матиаса, и Сандрина чувствует себя виноватой, что малыш это видит и слышит. Вина — первое, что приходит ей в голову после пустых и жарких минут, когда она застывает в неподвижности, ощущая себя маленьким уязвимым существом — вот что должна чувствовать мышь перед котом, и она ненавидит себя за свой паралич, но это сильнее ее — она снова становится маленькой провинившейся девочкой.

Матиас что-то шепчет, но слов не разобрать. Его отец настаивает:

— Она что-то вспоминает? А? Вы провели вместе целый вечер, она же говорила с тобой. Нет, это невозможный ребенок, МАТИАС, ПОСМОТРИ НА МЕНЯ.

Мальчик плачет: я не знаю, она ничего не говорила, и наконец до его отца доходит.

— Она даже тебя не вспомнила, так? — делает он вывод.