— Стреляли, — подтвердил комбат, повернувшись в сторону немцев. — Если бы не вон тот фашист (показал рукой на обер-фельдфебеля), нас бы просто перебили, как и приказывал их офицер. А тот ганс нас почему-то спас. Даже два раза. Отдам ему должное. Сам пристрелил и своего офицера и еще парочку солдат.

— О, как! — удивился Зайцев. — И среди немчуры, получается, встречаются нормальные люди. Может, он коммунист?

Красноармейцы-десантники сноровисто, как будто каждый день этим занимались, выстраивали пленных в два ряда, отводя подальше от брошенного оружия и амуниции; обыскивали карманы. Советские командиры подошли к заинтересовавшему их немцу.

— Зи зин коммунист? — спросил Долгарев, довольно сносно по школе и артиллерийскому училищу знавший немецкий язык.

— Найн. Нет, — ответил, слегка коверкая русский язык немец.

— Рабочий? Арбайтен?

— Нет, — опять покачал головой и, подтянувшись, руки по швам, представился: — Обер-фельдфебель Клоцше.

— По-русски хорошо говорите?

— Понимайт корошо. Говорьить пльохо.

— Почему вы не дали нас расстрелять?

— Чтобы панца не убифайт дойчланд зольдатн.

— Ишь ты! — хмыкнул Зайцев. — Верно сообразил, хоть и фашист. Если бы вы пленных постреляли — мы бы никого из вас в живых не оставили. Это точно. Всех бы к такой-то матери порешили.

— Йя нет ест фашист, — покачал головой Клоцше. — Йа нет НСДАП. Йя ест обер-фельдфебель.

— Ладно, ладно. Как в плен попадаете, так, небось, ни одного фашиста среди вас и не сыщешь (Клоцше, не споря, пожал плечами.)

— Ладно, лейтенант, — слегка осадил Зайцева Долгарев, — фашист — не фашист, но нас он действительно спас, чем бы при этом не руководствовался. И своих при этом, заметь, тоже действительно пострелял. Я ему, честно скажу, искренне благодарен. Если бы нас поубивали, а вы бы их потом за это в кровавый блин раскатали, нам бы на том свете легче, может, и было, но, думаю, не сильно.

— И то так, — согласился Зайцев.

— Кстати, теперь припоминаю, — продолжил Долгарев, — наверное, именно он распорядился меня перевязать, когда они наш НП захватили. Осколок от гранаты я (он показал пальцем над ухом) сюда получил — потерял сознание. Очнулся, когда они мне наверху рану обрабатывали. Плеснули чем-то пекущим — я даже взвыл. Потом забинтовали. А этот немец рядом стоял и смотрел.

— Ты его перевязать распорядился? — переспросил немца Зайцев.

— Йя, — кивнул немец.

— Зачем? Тогда ведь еще наших танков не было. Чтобы допросить?