Второй танк спокойно и метко клал осколочные гранаты справа от просеки, быстро гася пулеметное сопротивление немцев с той стороны. Третий — не стрелял. Его командир, укрывшись за вертикально откинутой вперед крышкой люка, внимательно следил в бинокль за обстановкой сзади и по бокам, а заряжающий занял позицию у зенитного пулемета и даже снял его с предохранителя. Уцелевшие немцы, пригибаясь и укрываясь за деревьями, отступали; то здесь, то там, среди зелени и темных стволов мелькали фигурки в мундирах чужого цвета. В их спины с победной радостью и переменным успехом били как новейшие советские автоматы с пулеметами, так и устаревшие мосинские карабины и попавшее в мозолистые красноармейские руки трофейное оружие. Так же удачно выкурили немцев и с позиции первого орудия второго взвода. Остальные фашисты, то ли получив команду от своих офицеров, то ли уразумев свое полное бессилие перед русскими танками, самостоятельно ретировались заранее, еще даже не попав под губительный огонь. Часть гансов побежала по лесу вдоль просеки к оставленным там бронетранспортерам, а часть устремилась вглубь леса, на пологую вершину холма, за которой на западном склоне находился захваченный НП командира батареи.
Танки могли следовать только по просеке. И они неспешно поползли вперед, уже не видя перед собой достойных для пушечного огня целей, оставляя редкие мелькающие за деревьями серо-зеленые немецкие спины на откуп автоматам, ручным пулеметам и карабинам своего спешенного десанта и группы батарейцев. Гаубица Гороховского располагалась прямо на просеке. Дойдя до нее, танки остановились, не глуша моторы; красноармейцы, прочесав окрестности метров на сто в стороны, подобрали нескольких раненных, не сумевших убежать немцев. Их кое-как перевязали их же собственными индивидуальными пакетами и не очень бережно стащили в одно место. Самое обидное, что гаубицами немцы, по всей видимости, даже не пытались воспользоваться, возможно, среди них не было артиллеристов или не успели, так что саморучно простреливали им цилиндры тормозов отката совершенно напрасно — теперь жди, когда отремонтируют и хорошо если начальство и особый отдел бригады пропесочит за такое вредительство не шибко сильно, особенно отдавшего такой приказ младшего лейтенанта Дорохова.
Три советских офицера: танкист, пехотинец и артиллерист — сошлись возле передней машины, закурили и обсудили ситуацию. По рации посоветовались с Гординским. Было решено, что задача, поставленная капитаном хоть, в принципе, выполнена (немцы отогнаны от гаубиц и, если не дураки, обратно не сунутся) но ее не мешало бы дополнить — проверить обратный склон высотки в районе захваченного артиллерийского НП.
Левину гаубицу дружно скатили с дороги, где она мешала проезду танков, по аппарели обратно в ее орудийный окоп, и растащили по сторонам бруствер из деревянных укупорок от снарядов, набитых землей. Гороховский оставил на отбитой батарее пять бойцов для охраны и орудий, пусть даже не годных сейчас к стрельбе, и своих раненых, и немецких. Остальные два с половиной десятка батарейцев, растянувшись в редкую цепь, двинулись с личным и трофейным оружием наперевес, прочесывать заросшую лесом высотку в направлении на НП; а танки, приняв обратно на броню своих автоматчиков, поползли тем временем по просеке к выходу на северную опушку.
Один раз тяжелым машинам пришлось съехать с узкой лесной дороги, чтобы обминуть два подбитых Левиной гаубицей все еще слегка чадящих немецких танка и мощной наклонной лобовой плитой выкорчевывать под себя или просто переломить не очень толстые деревья. Самих немцев не оказалось и на выходе из леса — вовремя бежали и оттуда. От них остались только два поврежденных (один дотла выгоревший) бронетранспортера, которым, очевидно, досталось от навесного гаубичного огня с закрытой позиции. Тридцатьчетверки остановились. Выглядывающие из башенных люков командиры экипажей внимательно осмотрели открывшееся перед ними пространство в бинокли; никакой для себя опасности не обнаружили и двинулись обходить высотку с северного фланга, с гордостью за советскую авиацию наблюдая в нескольких сотнях метрах справа растянувшиеся вдоль проселка многочисленные, местами все еще высоко возносящие в начавшее затягиваться облаками августовское небо клубами жирного дыма остатки уничтоженной штурмовиками немецкой моторизованной колонны.
Два танковых взвода, оставшиеся с Гординским, проехав полкилометра, остановились, и капитан еще раз внимательно осмотрел через бинокль расстрелянные его башенными орудиями немецкие позиции на углу рощи. Среди все еще полыхавшей техники и занявшихся от разлившегося из пробитых баков бензина деревьев он ничего для себя опасного не обнаружил: ни людей, ни неповрежденных боевых машин. Кто уцелел — сбежал? Похоже на то. Тридцатьчетверки снова двинулись вперед. Но теперь на всякий случай не прежним тесным строем: одна машина с настороженным десантом на большой скорости пошла в отрыв, а остальные двинулись следом помедленнее, внимательно следя за лесом. Чем ближе к дымно горящим немецким позициям, тем более кочковатой становилась поросшая травой земля — тяжелый танк плавно переваливался на широких гусеницах, ныряя своей длинноствольной пушкой, то вверх, то вниз.
Внезапная орудийная вспышка сквозь черный дым слева — короткая желтая трасса с расстояния в две сотни метров — глухой удар в сильно покатый борт полукруглой башни — высверк высеченных искр — изломанная траектория рикошета вперед и два насмерть сраженных десантника. Первый был прошит 50-мм снарядом насквозь; а другому, отлетевший и еще не успевший разорваться снаряд снес большую часть головы вместе с каской. Уцелевшие автоматчики моментально покинули машину, давая танку возможность повернуть пушку в сторону противника. Мехвод, слушаясь командира, не сбавляя скорости, гнал машину вперед. Командир развернул панорамный прицел в сторону леса и попытался рассмотреть в дыму между деревьями и все еще пылающей и клубами чадящей вражеской техникой уцелевшего врага. Наводчик, пользуясь электроприводом, поворачивал башню влево. Заряжающий на всякий случай заранее достал из держателей укладки следующий бронебойный снаряд. Пригнувшиеся солдаты, не отставая от своего танка, бежали рядом; те, что слева, не видя противника, для собственного успокоения, дали по нескольку коротких очередей в сторону близкого леса; те, что справа, были довольны, что прикрыты с опасной стороны броней.
После внезапного обстрела позиций на лесной опушке невесть откуда появившимися русскими танками, «тройка» фельдфебеля Ханке, не избежав участи большинства панцеров, тоже получила свой «горячий привет» от иванов. Разорвавшийся бронебойный снаряд непоправимо изуродовал левое ведущее колесо и разметал на звенья надетую на него гусеницу. Участвовавший во второй, победной, части французской компании уже опытный экипаж, решил не дожидаться второго попадания и, проявив изрядную, пришедшую с опытом, сноровку, дружно покинул машину через командирскую башенку и боковые эвакуационные люки башни и корпуса.
Вокруг продолжали пронзать скученное задымленное пространство белые трассеры русских снарядов; одни танки и бронетранспортеры с машинами горели, другие пытались выбраться из огненной лесной западни. Бежали глубже в лес солдаты, еще не отошедшие после налета штурмовиков, как-то пытались ими руководить офицеры и унтеры. О сопротивлении никто уже и не думал. Стрелять из легкого оружия через деревья по невидимым отсюда русским, да еще и сквозь уже заклубившийся черный дым — бесполезно. Только спасаться.
Экипаж фельдфебеля Ханке пока еще не пострадал: все живы и даже не поцарапаны. Спаянные фронтовой дружбой танкисты привычно держались вместе. Отбежав на безопасное расстояние в глубину полого заползающей на высотку рощи, запыхавшись от непривычного бега, они присели передохнуть на упавшее замшелое дерево и заодно перекурить. Постепенно полностью иссяк беспорядочный поток проламывающихся сквозь кусты таких же, как они, беглецов. Внизу по склону, на месте их разгрома, прекратились громкие разрывы русских «подарков», лишь временами, очевидно, раскалившись в огне, сами собой трещали патроны танковых пулеметов и рвались снаряды в боеукладках. Русские, очень на то похоже, угомонились. Наступила тревожная тишина.
— Ну что, парни, — сказал, застегивая штаны после отправления малых естественных потребностей на ближайшее дерево плечистый заряжающий, — чего расселись? Иванов ждем? Может, пора своих догонять? А, командир? Пока не отстали.
— Догнать — дело нехитрое, — покачал сплюснутой с боков головой фельдфебель. — Только кто кого первый догонит: мы своих на двух ногах или русские нас всех на своих танках? Если кто не заметил или не запомнил, так эта поросшая лесом высота, где мы с вами находимся, не такая уж и большая, а дальше одни голые поля до самой деревни. Там нас на гусеницы намотают или из пулеметов положат, если руки поднять не успеем.
— А что ты предлагаешь? — удивленно спросил стрелок-радист. — Здесь отсидеться? Может, иваны не будут до ночи прочесывать, а в темноте мы сумеем убраться?
— Я не предлагаю, а приказываю, — повысил голос фельдфебель, — вернуться обратно. Когда мы бежали, наша машина еще вполне была способна стрелять. Если ее все-таки потом добили — поищем другую. Должен же хоть один танк уцелеть? И будем ждать русских. У них один путь, чтобы преследовать наших — проехать, подставив борта, в паре сотен метров мимо нас вдоль ручья. Подобьем несколько танков, остановим их и тогда с полным правом и чувством выполненного перед Германией и фюрером долга отступим.
— Густав, — вскинул наглые белесые глаза наводчик, — тебе что, Железный крест спать не дает? Во Франции тебя обошли — здесь наверстать надеешься? Одним экипажем собираешься всех русских остановить и Москву взять? Ты же знаешь: я не трус. Но сейчас я за то, чтобы не ввязываться.
— А я, ефрейтор Эйкен, — перешел на официальный тон фельдфебель Ханке, — твоим мнением не интересуюсь. Это не обсуждение с голосованием, а мой приказ. Покурили? Встали и за мной.
Их панцер, стоявший во второй линии, как оказалось, получил еще снаряд в моторный отсек, но каким-то чудом не загорелся. Башня вручную вращалась, пушка наводилась. Снарядов — полный боекомплект. Вокруг продолжала чадно и жирно гореть колесная и гусеничная техника и занявшиеся от нее и растекшегося бензина еще недавно зеленеющие листвой деревья. В изломанных позах распластались на земле или свешивались из подбитых машин трупы в черной униформе танкистов и серо-зеленых куртках пехоты. Удушливо и едко, до надрывного кашля в бронхах и подступающей тошноты, несло смрадной гарью и подгоревшим мясом.
Ненужного в бою для обездвиженного танка механика-водителя Шварца фельдфебель отослал, вручив собственный бинокль, ближе к дороге, в дозор; остальные забрались внутрь боевого отделения на свои места. Очень скоро запыхавшийся Шварц прибежал обратно.
— Идут! — доложил он и рассказал, о построении приближающихся русских. Ханке отдал приказ экипажу, а сам, забрав у мехвода свой бинокль, остался выглядывать сверху над раскрытыми в обе стороны створками люка командирской башенки. Никакого панорамного перископа, как у русских, на «тройке» не было. Ему, как командиру, по мудрой задумке германских конструкторов и их заказчиков в высоких армейских кабинетах, полагалось наблюдать за полем боя или через закрытые триплексами шесть довольно узких щелей, расположенных по периметру башенки, либо через аналогичные щели на боковых дверцах башни, что было довольно неудобно и ощутимо скрадывало обзор. Хочешь, не хочешь, Ханке, как и большинству его панцерных коллег-командиров, приходилось до последней возможности торчать с неприкрытой от вражеских пуль головой над кромкой командирского люка, крутясь во все стороны с биноклем у глаз.
Приближающийся русский танк довольно необычной грозной конструкции Ханке видел впервые. Тяжелая приземистая машина, явно раза в полтора тяжелее их T-III, с покатой полукруглой башней и длинной пушкой, явно мощнее их собственной 50-мм и со странным утолщением на конце ствола, непохожим на дульный тормоз. Машина, как мошкарой, плотно облеплена снаружи солдатами, держащимися за, очевидно, специально приваренные на башне скобы. Это у русских от скудости? Транспорта для пехоты не хватает? На германских танках такие скобы не приваривают, и никому пока, насколько Ханке знает, и в голову не приходило, возить пехоту на броне. Для этого в вермахте существуют в достаточном количестве бронетранспортеры и автомобили. Фельдфебель велел наводчику целиться в середину русского борта и стрелять, как только враг покажется прямо напротив их позиции. Весь экипаж внутри замер в напряженном ожидании; мехвод забираться в танк не стал, а отошел немного в сторону и прилег с подобранным возле убитого пехотного офицера автоматом наготове с наветренной стороны за гусеницей подбитого, но пока еще не загоревшегося «ханомага». Клубящийся вокруг дым, хоть и доставлял значительные неудобства, но зато отлично маскировал.