— А если не пугают? — не согласился Доротов. — Фашисты — они подонки садистские, а не культурная нация. Ничего, никуда эти твари не скроются. Слева их наши танки с румынской конницей уже далеко обошли. А скоро и танки Гординского справа из-за высотки должны показаться. Зажмут этих гадов. Некуда им деться. Кстати, у тебя глаз зорче. Кого-нибудь из пленных узнаешь?

— Мне кажется, один из них — наш комбат. Тот, что с забинтованной головой. По фигуре, да по движениям кажется, лица не разгляжу.

Поняв, что русские больше стрелять не будут, немцы снова сгрудились в плотную колонну, спрятали пленных в середку и продолжили спешный путь к селу. Что хоть немного сглаживало чувство бессилия от невозможности уничтожать вполне доступного врага, так это несколько так и оставшихся лежать на поле невысоких холмиков в серо-зеленой вражеской форме.

Справа донесся уже знакомый и ласкающий слух громкий рокот танковых дизелей, скрип ходовой и железный лязг широких гусениц. Взвод лейтенанта Попова, обошедший высотку, решил на всякий случай проверить, не требуется ли их, теперь уже можно сказать, боевым товарищам помощь? Не засели ли гады-фашисты на их НП?

— Требуется! — довольно приветствовал танкистов младший лейтенант-артиллерист. — Еще как требуется. Гансов видишь? — он показал рукой на запад. — К селу отходят.

— Вижу, — кивнул Попов, даже не поднимая бинокль.

— У них наши пленные. Несколько человек. В том числе, очень на то похоже, и наш командир батареи. Мы их попробовали было трофейным пулеметом пощупать — так они вытолкали назад пленных, наставили на них винтовки и дали понять, что постреляют, если мы не прекратим огонь.

— Ясно. И что ты предлагаешь?

— До немцев около полутора километров. До села, сам видишь, где-то два с половиной. Твои махины успеют их перед селом перехватить?

— Давай прикинем. Немцам, даже если побегут, на километр понадобиться минут шесть, это если амуницию и оружие побросают. Но скорее, не меньше десяти. А мы можем по этому полю и километров 40 в час дать. Должны успеть.

— Предлагаю двумя твоими танками обогнуть немцев с обоих флангов и отрезать от села. Третий танк, медленнее, пускай нагоняет их сзади. Мои бойцы тоже, развернувшись цепью, побегут следом. Без выстрелов. Окружим и вынудим сдаться. Надеюсь, у них мозгов хватит, чтобы наших пленных не расстреливать.

— Согласен, — кивнул Попов. — Тогда не будем терять времени. Выводи на поле, бог войны, свою безпушечную артиллерию, а я своим скомандую.

Два танка с автоматчиками на броне, получив приказ, разъехались метров на четыреста в стороны и, громогласно взревев дизелями, помчались по убранному полю вдогонку за отступающими немцами. Выброшенная широкими гусеницами пыль высоко и густо заклубилась за приземистыми машинами, почти скрывая их от спустившейся следом с поросшего лесом пригорка цепи артиллеристов. Танк Попова выехал перед перешедшей на легкий бег растянутой цепью и, не так поспешая, как первые два, грозно заурчал следом, пыля тоже не так обильно, как они.

Когда первые танки сравнялись с отходящими фашистами и пошли на обгон — первое время стрельбы не было. Но потом из растянутой вражеской колонны по правому танку примерно с пары сотен метров длинно прошлась пулеметная очередь. Командиры танков имели приказ Попова первыми огонь не открывать, но если начнут немцы — гасить этих сволочных гадов на полную катушку. Частые пули с близкого для МГ-34 расстояния безвредно прошлись по толстой броне, но задели примостившихся снаружи десантников. Двоим несчастливцам достались германские свинцовые гостинцы, одному из них — смертельный. Остальные автоматчики успели вовремя оставить мчащуюся тяжелую машину, умело соскочив прямо на ходу. Атакованный танк слегка сбавил скорость и стал поворачивать приплюснутую башню в сторону посмевшего стрелять врага.

Немецкий пулеметчик переключился на неприкрытый броней десант и длинной прицельной очередью, выпущенной опытной рукой, заставил красноармейцев буквально распластаться на ровной земле. Тогда танк, не уходя далеко от своей пехоты, остановился полностью, довернул, наконец, в нужное положение башню и бахнул по мелькающей вспышке германского пулемета из длинноствольной пушки. Осколочно-фугасная граната, поставленная «на удар», довольно метко расцвела черным дымно-земляным кустом, густо нашпигованным горячими смертельными осколками, в нескольких метрах перед вражьей огневой точкой. Непосредственно из этой скорострельной машинки стрелять стало не кому, да и сама машинка превратилась в отдельные смятые куски неремонтопригодного металлолома.

Но прочие немцы, ни чему не наученные горькой участью своих недальновидных пулеметчиков, тоже открыли огонь из карабинов, автоматов и пулеметов по залегшему немногочисленному десанту. Командир танка приказал мехводу дать задний ход, чтобы прикрыть корпусом свою пехоту, а наводчику велел полоснуть по недоумкам из спаренного пулемета на весь диск, прижать сволоту к земле. Наводчик опустил спаренный ДТ вместе с пушкой и, слегка поворачивая башню из стороны в сторону ручным приводом, нажал на педаль спуска и опорожнил почти весь трехрядный диск. Брезентовый гильзоприемник ДТ низко отвис на растянувшейся внутренней пружине, заполненный отстрелянными гильзами.

Одна часть немцев попадала: кто, словив пулю, а кто, здраво опасаясь этого; другая — еще быстрее помчалась вперед, надеясь успеть укрыться в селе; а третья, понукаемая худощавым офицером с серебряными погонами, решила от ума великого, с гранатами в руках атаковать русского бронированного монстра. Эх, дурни, дурни… Это вам не с европейцами воевать, хотя и там вы часто прочуханы аж до арийской печенки через неприличное место получали. Опорожнив до конца 63-патронный диск, наводчик, по приказу командира, развернул пушку в быстро убегающую голову колонны и выпустил с перелетом очередной снаряд. Внезапно выросший прямо перед улепетывающими немцами разрыв одних, пробитых осколками или опрокинутых ударной волной, заставил упасть; других — затормозить свой бег.

Танк бодро повернулся вокруг неподвижной левой гусеницы навстречу набегающим фашистам, одновременно выравнивая вперед башню, и рванул с места в карьер, снова строча из спаренного пулемета. Какие там к черту гранаты под гусеницы или на решетку моторного отделения? Когда ты стоишь, как голый хрен на ветру, посреди ровного поля, а на тебя несется широкая, пышущая разогретым металлом, взметенной пылью, соляркой и удушливыми выхлопными газами бронированная махина? Кто не успел вовремя отскочить в сторону, был втоптан в мягкую землю и размазан кровавыми ошметками и лоскутьями мундиров по широким гусеницам и сильно наклоненной нижней лобовой плите. Тридцатьчетверка, как комбайн при уборке урожайного поля, проложила на свою более чем трехметровую ширину серо-зелено-красную притрушенную сверху землей дорожку смерти.

Беспрепятственно пролетев горячим утюгом сквозь сливочное масло вражескую колонну, танк моментально развернулся вправо и, озверев от высвобожденной из вражеских тел крови, рванулся давить разбегающихся передних фашистов. Его залегшее пехотное сопровождение перестало пользоваться вниманием думающих уже только о собственном спасении немцев и тоже решило огрызнуться, добавить свою весьма существенную порцию заключенного в стальные рубашки свинца в общее дело. Пулеметчик выставил на сошки свой РПД, и, прижимая левой рукой к плечу приклад, пошел щедро расходовать по близким врагам его 100-патронную ленту, состоящую из двух соединенных патроном частей, уложенную в барабане. Остальные красноармейцы короткими очередями выборочно, как на стрельбище, уверенно били из положения лежа по мечущимся невдалеке фигуркам во вражьих мундирах из новейших автоматов Симонова и Судаева.

Левый танк, пока еще не подвергшийся обстрелу, вырвался вперед, спокойно развернулся и остановился; его десант, не понесший потерь, спрыгнул и, растянувшись редкой цепью, залег по бокам от него, изготовив оружие к стрельбе. Видя носящегося среди немцев сумасшедшим, палящим из пулемета асфальтовым катком собрата, командир второго экипажа приказал положить разок осколочную гранату перед гансами, а потом тоже бить на поражение из пулемета. Подключились к стрельбе и его десантники.