Хорошее дело — надежная радиосвязь. Когда прискакавший охлюпкой куда-то в середину запыленной танковой колонны Евсюков поравнялся с первой попавшейся ему боевой машиной и, пустив своего слегка шарахающегося от железного грохота мерина параллельной рысью, попытался что-то прокричать сквозь рев дизелей торчащим над башней танкистам, его, конечно, не услышали. Но поняли. Красноармейцы, тесно облепившие сверху танк, стали кричать и жестами звать его к себе на броню. Елсуков сомневался, не хотел бросать лошадь и не мог понять, как он вообще заберется на движущуюся гусеничную машину. Помог ему один из скачущих рядом румын. Кавалерист-союзник схватил у его лошади поводья и, выкрикивая что-то на своем непонятном Елсукову языке, показал жестами, что ему нужно сделать. Елсуков послушался, приостановил мерина, спрыгнул, доверив батарейную собственность румыну, и побежал догонять ушедший вперед танк на своих двоих.

Командир танка, оглядывавшийся на него, скомандовал через ларингофон — тяжелая махина на мгновение остановилась, качнувшись тяжелым корпусом, — Елсуков схватился за дружелюбно протянутые ему навстречу руки и, наступив на слегка провисшую гусеницу, неумело и болезненно стукаясь коленями о броню, был втянут наверх. Танк тут же тронулся. Заботливые десантники, поддерживая, помогли ему пробраться через них к башне и Елсуков, наконец-то, смог передать танкисту сообщение Доротова. Круглолицый командир танка с пшеничным чубом, фасонисто ниспадающим на лоб из-под шлемофона, оказавшийся заодно и командиром роты, покивал, и связался с командиром батальона. Доложил и, после краткого раздумья последнего и его разговора уже с комбригом, получил ответное распоряжение. Опять заговорил по рации командир роты, теперь уже со своими взводными.

Дольше всего пришлось объяснять, в том числе и жестами, идущим параллельной рысью союзникам. Но все-таки дошло и до них. Их офицер властно поднял руку, что-то прокричал, — всадники придержали коней и дали возможность полнокровной танковой роте численностью в десять грозных машин свернуть вправо.

Елсуков благополучно спрыгнул с движущейся брони вбок, получил у подъехавшего услужливого румына обратно свое копытное средство передвижения, красуясь, довольно ловко, в одно движение, вспрыгнул на его голую широкую спину и, чтобы не нюхать выхлопные газы и не глотать вздернутую широкими гусеницами пыль, поскакал впереди, заодно и показывая дорогу. Вереница мощных приземистых машин с десантом на броне степенно поползла следом. Полоска зеленеющей травой земли шириной метров сто между поросшим лесом восточным склоном длинной высотки и ручьем слегка изгибалась и со стороны укрывшихся на противоположном углу этой же высотки немцев угрожающего приближения советских танков поначалу не замечали.

А когда заметили, было уже слишком поздно. Немного не доезжая до отрытых за деревьями окопов батарейцев, куда заранее направил коня Елсуков, танковая рота остановилась и перестроилась из походного в боевой порядок; десант, поголовно вооруженный автоматами и ручными пулеметами нового образца, дружно соскочил вниз и отошел немного назад, поправляя оружие. Приземистые гусеничные машины выстроились в два ряда по пять танков со смещением, так, что задний ряд мог вести огонь в промежутках переднего. Немецкие наблюдатели теперь их наверняка заметили, но огонь не открывали. Надеялись, что их присутствие противнику неизвестно? Или ждали, когда подойдут поближе?

Танковой ротой командовал капитан Виктор Гординский, успешно прошедший командиром взвода БТ-5 в чине лейтенанта еще Восточную Польшу, съездивший в трехмесячную насыщенную боями командировку в Китай, а потом вернувшийся на родину, куда была выведена его танковая бригада. К возвращению Гординского 36-ю легкотанковую бригаду бывшего комбрига Богомолова, повышенного до генерал-лейтенанта, развернули в 15-й танковый корпус, а непосредственный командир Виктора, бывший майор (теперь полковник) Персов получил в подчинение танковую бригаду с совершенно другой техникой. Все прежние легкие танки у них изъяли (и по весьма доступной цене продали союзникам) и заменили новейшим чудом отечественного танкопрома — средними Т-34. К всеобщему удивлению танкистов, на осваивание новой техники в этот раз не пожалели ни солярки, ни моторесурсов, ни боеприпасов. Езди, хоть целый день, мало дня — не спи ночами — лишь бы научился. Выработался ресурс двигателя — переберем или новый поставим — не переживай. То же происходило и с боевыми стрельбами. Страна явно готовилась к войне. Но на таких танках воевать — это не на тонкокожих бэтэшках или «двадцать шестых». И броня — ого-го, и мощь оружия, и проходимость. Когда их танковый корпус месяц назад погрузили на платформы и несколькими эшелонами перевезли из-под Киева в Румынию, над объяснениями политруков и командиров, что здесь они накапливаются исключительно для войны с самураями в Манчжурии, смеялись даже красноармейцы.

Все понимали, что будущий враг, захвативший уже почти всю Европу, — на западе. Но страха перед непобедимым вермахтом в экипажах не было. Пусть они и воюют с 39-го года, а у нас большинство бойцов и командиров все-таки в боевых условиях еще не обстреляны, но и нас научили многому, и техника у нас, если не врут отцы-командиры, на порядок лучше будет. И вообще, а когда это немец русского бивал? Разве что, поначалу случалось, пока мужик еще до конца «не проснулся». Нас только разозли — мало не покажется. Ишь, хозяева Европы выискались. Своей собственной земли им, видишь ли, мало — решили у других отобрать. А хрен вам под каску и гранату с выдернутой чекой в мотню!

Наружные дополнительные баки на каждом танке: по три с соляркой и один с маслом — капитан Гординский перед боем решил не снимать, понадеявшись на мощь своих длинноствольных башенных орудий на дальнем расстоянии. Он внимательно изучил в бинокль немецкие позиции на дальней лесной опушке. Заметил просматриваемые между редкими деревьями и кустами серые чужеродные пятна и холмики свеженасыпанной и еще не прикрытой дерном земли; отдал приказ во взводы и опустился на свое сиденье, не закрывая люк. Следом в своих башнях скрылись и все остальные командиры взводов и экипажей. Загудели десять электромоторов — плавно поплыли по кругу сильно приплюснутые полукруглые башни — опустились приподнятые на марше длинные дула пушек с утолщениями эжекторов на концах — вручную еще поправились наводчиками по горизонтали — замерли — залп! Перезарядка — залп! Перезарядка — залп! Длинные высверки трассеров 76,2-мм снарядов дружной хищной стаей по настильной траектории раз за разом устремлялись на северо-восточную оконечность поросшего редким леском пологого склона.

6,3-кг тупоголовые бронебойно-трассирующие снаряды с баллистическими наконечниками и 155-г тротила внутри при попадании легко проламывали хоть боковую, хоть лобовую, хоть башенную броню германских легких и средних панцеров, укрывшихся на окраине рощи, не говоря уже о бронетранспортерах и автомобилях с тягачами и, проникнув в середку, добросовестно рвали в клочья беззащитные тела экипажей, вдребезги разносили механизмы, детонировали боекомплекты, воспламеняли пары бензина. В расположении затаившегося противника все больше ширилось пламя, клубился в синее небо и в стороны дым. Несколько танков и бронетранспортеров решили вырваться из западни, в которую сами до этого добровольно забрались: они выскочили из-за деревьев и, понадеявшись на удачу и собственную скорость, устремились налево, чтобы обогнуть угол рощи и скрыться — но большинство, получив меткий снаряд в борт или корму, превращались в очередной жирно коптящий румынское небо факел.

Несколько с краю расположенных и пока еще уцелевших «троек» храбро попробовали дать отпор, но их 50-мм снаряды, даже при удачном попадании в покатые приплюснутые башни и под острым углом сваренные лобовые плиты советских машин, лишь бесполезно рикошетили от толстенной брони. Толку от такого ответного огня для немцев не было никакого — один только смертельный вред. Обозначившие себя вспышками вражеские машины обращали на себя внимание сразу нескольких советских командиров и наводчиков и быстро получали ответную порцию стали, начиненной тротилом.

Когда встречный огонь полностью прекратился, Гординский приказал перейти с бронебойных на осколочно-фугасные выстрелы без колпачков, с взрывателями, поставленными на осколочное действие. Их встающие между деревьями темные разрывы порядком добавили рукотворного хаоса. Наводчики слегка приподняли длинные, с утолщениями эжекторов на концах стволы и выдали еще по нескольку залпов вглубь леса, на авось. Отбой. Командир роты снова высунулся из люка, прикрываясь по грудь крышкой, и в бинокль удовлетворенно оглядел получившуюся картину. Прямо, красота. Даже гордость берет за свою страну в целом и ее бронетанковые силы в частности. В километре дымно горела фашистская техника, и на опушке, и между ней и ручьем. Кто где свой снаряд получил, тот там и исходил огнем и копотью. Живых солдат противника в бинокль не наблюдалось, разве что, могли в окопах притаиться. Хотя вряд ли. Скорее, в лес убежали.

Комроты Гординскому было приказано уничтожить затаившегося на северо-восточной опушке рощи противника, потом обойти рощу вокруг, добивая уцелевших, но, не углубляясь в нее, и не отпуская далеко от себя десант. По выполнении задачи «со всех гусениц» догонять свой батальон.

Когда стрельба окончательно утихла, и над открытыми люками появились довольные лица в черных шлемофонах, к танкам вышли несколько красноармейцев во главе с младшим лейтенантом. Среди них выделялся богатырским размером тела, сверкающей медалью на груди и трофейным германским автоматом сержант. Поздоровались. Горячо поблагодарили.

— Что дальше думаете делать? — спросил Доротов.