— Не трепись, Федя, — вздохнув, ответил ему Гладилин, поднимая к глазам бинокль, — а то допросишься: прикажу слезть с брони и бежать впереди меня.

— Не, — не прекращал, подбадривая своих бойцов, балагурить Плахотнюк. — Не прикажете. Вы справедливый комбат. Опять же, посекут венгры нас, кто вас тогда от ихней пехоты охранять будет?

— Справедливый, говоришь. Ладно. Значит так. Мост, захваченный румынами, к которому должны были при нашей поддержке прорваться танки, очень похоже, что уже обратно отбит венграми. А танки, сам видишь, отстали. М-мать их так и эдак. Головотяпы хреногусеничные. Если будем их ждать — того и гляди, эти любители гуляша-паприкаша мост подорвут. Справа все дымом заволокло, то ли наши горят, то ли у венгров что-то чадит. Не поймешь. А-а-а… Будем сами мост брать. Твоим бойцам приказ. Стрелять во все стороны по всему, что представляет хоть малейшую опасность, особенно, если где пушку заметите. Как прорвемся на тот берег, а мы обязательно прорвемся, спрыгиваете и занимаете оборону. Там у них, я гляжу, и окопы, и баррикады из мешков имеются.

Гладилин передал по рации приказ остальным самоходкам, а Плахотнюк только покачал большой круглой головой, на которой стандартная каска смотрелась детской панамкой. Перспектива оказаться на том берегу небольшим отрядом его не прельщала, но общую пользу, если такой прорыв им удастся, он тоже прекрасно понимал.

И они действительно прорвались, даже, можно сказать, проскочили почти без боя. Вначале тихонько и без единого выстрела прошли к речке, прикрываясь от суетящихся вокруг моста венгров дымом, а от нее уже вдоль берега и к самому въезду на мост. Мехводы гнали машины, стараясь не давить вражеские позиции, а, наоборот, если можно, объезжать препятствия, оберегая гусеницы и максимально задранные вверх длинноствольные пушки с толстыми цилиндрами эжекторов поближе к концам. Ощетинившиеся на все стороны автоматами и ручными пулеметами десантники держали пальцы на спусковых крючках, в готовности немедленно полить сверху, с брони, свинцом все мало-мальски для них опасное от целящейся в их сторону пушки до одинокого солдата с винтовкой или гранатой. Но не пришлось. Повезло.

Уже при въезде на мост шедшая первой самоходка Гладилина раздавила запоздало пытающуюся повернуться к ним низенькую пушку; проехалась, лишь слегка качнувшись, по невысокой осыпавшейся баррикаде из посеченных пулями мешков с песком и тупорылому станкОвому шварцлозе за ней и, увеличив скорость, поскрежетала широкими траками по длинному асфальтовому настилу, усеянному трупами и венгров и румын в одинаковой венгерской форме на противоположный берег. Навстречу сверкнула выстрелом противотанковая «шкода». 47-мм бронебойно-трассирующий снаряд метко врезался в наклонную 90-мм лобовую плиту боевой рубки, чуть углубился, продавив броню, и бесполезно разорвался снаружи, заставив десант лишний раз пригнуться.

Ответный выстрел сходу опустившегося орудия и перед приземистой вражьей пушкой дымно и пыльно расцвела в мгновенной вспышке пламени мощью 660-г тротила 9,54-кг стальная цельнокорпусная зенитная осколочная граната, оставшаяся в боекомплекте СУ-85 от ее несамоходной предшественницы. Граната угодила в землю, не долетев до цели метров десяти, но расчету этого вполне хватило — артиллеристы, кто уцелел, попадали за щитом, спасаясь от пронесшейся над ними ударной волны и осколков. Второй советский снаряд, разорвавшись сбоку, довершил дело — стрелять из этой пушки по самоходке больше никто не пробовал, да и сама пушка теперь годилась только в утиль. Укрывшиеся за боевой рубкой десантники щедро сыпанули по венгерским полуразрушенным позициям очередями. Защитники моста не выдержали и, спасая свои жизни, побежали, стремясь скорее убраться от грозных, непробиваемых даже из противотанковой пушки русских чудовищ.

С легкостью раздавив невысокую баррикаду из телеграфных столбов с досками и мешков с песком, самоходка лейтенанта Гладилина проехала еще немного и остановилась. Десантники попрыгали на землю и разбежались в стороны, выбирая позиции для стрельбы. Вторая самоходная установка подползла, скрежеща траками по брусчатке, следом и стала в двух десятках метров левее, слегка повернувшись. Когда подоспела третья, Гладилин приказал ее командиру развернуться и взять под контроль своего длинноствольного орудия мост позади себя. Десантники, похватав со своих машин укрепленные там лопаты и кирки, принялись подправлять осыпавшиеся от прежнего боя легкие укрытия. Захватить- то мост захватили. Теперь бы его еще удержать до подхода подкрепления.

Гладилин обрадовал по рации командование и получил приказ: удерживать мост, во что бы то ни стало. И они держались. Против мощной хоть лобовой, хоть бортовой брони самоходных установок венгры на этом участке противопоставить ничего не могли и пока не успевали. Главное было не подпустить к машинам пехоту с возможными гранатами. На дальних подступах идущих в атаку гонведов встречали разрывы снарядов поворачивающихся туда-сюда всем корпусом самоходных пушек, кто, несмотря на это, упрямо прорывался ближе — попадал под огонь автоматчиков и пулеметчиков. До ближнего боя дело пока не доходило.

Через короткое время с востока на мост очумевшей саранчой полезли толпы отступающих с того берега венгров. Третья самоходка, как раз для такого случая развернутая Гладилиным в противоположную сторону, дождалась своего часа. Наводчик установил прицел заранее. Заряжающий, как кочегар на паровозе, быстро и отработанно досылал в открывающийся казенник очередной 16,3-кг осколочный выстрел и сразу поворачивался, чтобы достать из зажимов укладки следующий. Досланный до отказа в зарядную камору снаряд срывал со стопора клин затвора и тот автоматически поднимался на место, закрывая ствол и взводя ударник. Наводчик, не убирая глаз от прицела, нажимал на спуск — пушка с непривычным для врагов утолщением эжектора на длинном стволе оглушительно ухала — откатывалась сантиметров на 30, автоматически выплевывая стрелянную горячую гильзу и, повинуясь гидропневматическому накатнику, возвращалась на место, снова оставляя свой ненасытный зев открытым в ожидании следующего унитара. И снова выстрел.

Спасающиеся от русского наступления с того берега и без того в край деморализованные предыдущими бомбежками, обстрелами и атаками гонведы были остановлены беспощадно и часто рвущимися среди них снарядами и напролом через насквозь простреливаемый мост бежать раздумали — повернули обратно. Они, как и их собратья по оружию у северного моста, кто побежал в обе стороны вдоль речки, а кто, рассчитывая на свое умение плавать, бросился, оставив на берегу оружие и мешающую амуницию с одеждой и обувью, в воду.

Минут через сорок с той стороны подошли долгожданные тридцатьчетверки с пехотой на броне. Потери за время боя у десантников самоходок были минимальными, венгерские атаки на них не были настойчивыми: хорошо защищенным броней мощным пушкам большей частью удавалось удерживать врага на длинной дистанции. Но эскадрон рошиоров, захвативший мост первым, за исключением меньше чем десятка подобранных раненых, полег почти в полном составе…

Бои в самом городе венгры вести не стали и особого сопротивления Красной Армии и ее румынским союзникам практически не оказывали. Да, какие-то улицы перегородили в последний момент сооруженные на скорую руку баррикады, где-то из засад били пушки и строчили пулеметы, где-то стреляли из окон и, по примеру поляков и испанцев, пробовали поджечь вступившие в город танки зажигательными бутылками. Но все это не могло сдержать вливавшихся сплошным потоком по двум уцелевшим мостам войск. Баррикады и засады расстреливались в упор и давились танками. Стрелки из окон и метатели бутылок с горючим безжалостно уничтожались вместе с квартирами и чердаками, послужившими им убежищем. Зачастую при этом загорался или рушился весь подъезд вместе с невиновными мирными жителями. Что ж поделаешь? Тушением никто не занимался. Войска спешили на запад, оставляя зачистку города медленнее идущим следом пехотным румынским батальонам.