После армии я продолжил работать на ВКИЯ при ГКЭСе. Через некоторое время сменился директор курсов. Он потребовал у меня официальную справку от моей конторы для работы по совместительству. В вспоминалке «Об общественных науках» я уже рассказывал о том, как нелегко было даже с помощью моего начальника отдела в Управлении прикрывать отлучки с работы от ревнивых сотрудниц. Поэтому я сказал директору курсов, что такой справки я представить не могу, и моя работа на этом прекратилась. Прошло несколько недель, и меня вернули на ВКИЯ — теперь уже для преподавания на трёхмесячных курсах подготовки к сдаче экзаменов на надбавку за знание иностранного языка (за восточный в то время давали двадцать процентов, за западный — десять). Я пришёл в маленькую аудиторию, сел и стал ждать новых учеников. Зашёл молодой мужчина и начал сходу говорить со мной на «ты», потом, вдруг осознав свою ошибку, спросил:
— А Вы, собственно, здесь в качестве кого?
— Преподавателя, — коротко ответил я.
Он не только не обратил внимания на то, что я сижу за учительским столом, но, как это случается до сих пор, неправильно определил мой возраст (а мне было уже двадцать девять лет). Один из слушателей перед самым экзаменом приехал ко мне домой сразу на несколько частных уроков подряд. Однако этот тактический ход ему не понадобился: и старший преподаватель, и я сошлись во мнениях о том, что он вполне заслуживает четвёрки.
Забавным было то, что в конце второго года работы в «Интуристе» мне самому пришлось сдавать экзамен на языковую надбавку с другими гидами-арабистами. Мой ныне покойный сосед-азербайджанец, который, как и я, получил квартиру от «Интуриста», явился на такой же экзамен по турецкому, поговорил с преподавателем на своем родном языке и подтвердил двадцать процентов надбавки (работал он, между тем, как переводчик арабского).
За полтора года до моей вторичной командировки в Сирии мне снова позвонил тот же преподаватель из института и сказал, что надо для одного уроженца Египта, проживавшего в Москве, перевести на русский диссертацию по арабской грамматике. Оказалось, что он написал только двадцать страниц, а остальное должен сделать я. Он уже обращался к одному арабисту, оплатил ему отпуск, во время которого тот трудился над диссертацией, но у него ничего не получилось. Я не знал, сколько это может стоить, и мы договорились на 3 тысячи рублей.
— Как движется Ваш перевод? — спросил меня упомянутый выше преподаватель, подозвав к своему столику в буфете института.
— Нормально, но там не хватает многих страниц, — уклончиво ответил я ему.
— О, это совсем другая работа, — сказал он, но дальше в эту тему не стал углубляться.
Я посидел в библиотеках и довольно быстро написал от руки сотню страниц диссертации на требуемую тему, добавив к ним перевод пары десятков, которых мне дал египтянин. И тут я допустил ошибку, точнее, меня сбил с толку работник военкомата того района, где находилась наша старая квартира. Он стал вдруг срочно оформлять меня с семьёй в загранкомандировку и сказал, что мы вот-вот уедем. Я поспешил сообщить об этом египтянину, за которого написал почти весь текст диссертации, и он заплатил мне за мой труд всего 500 рублей (такую сумму он зарабатывал как переводчик в одном из наших издательств за месяц) из расчёта 5 рублей за сотню страниц оригинального текста (как он мне сказал, это в то время была самая высокая ставка за перевод). Когда через два года я вернулся из Сирии, я, зная, что продвижение даже готовой диссертации могло занять много времени, попробовал связаться с ним на работе.
— Вы давно ему не звонили? — услышал я женский голос на другом конце провода.
— Давно.
— Он умер.
— А Вы не знаете, он успел защитить диссертацию?
— Кажется, нет.
То, что наша оформление в Сирию растянулось на год (в военкомате объяснили, что мои документы были потеряны), имело неожиданные последствия — мы успели получить новую квартиру. Началось всё с того, что я обратился с вопросом об этом к профоргу нашей восточной группы.
— Ты здесь работаешь без году неделя, а уже хочешь квартиру, — грубо пресекла всякие разговоры на эту тему она.
Когда мы закончили 10-месячные курсы и стали приходить на работу в основное здание, начальница группы услышала краем уха, что я живу с женой и двумя маленькими дочерями в 12-метровой комнате, в квартире с соседями.
— Что же Вы ничего не сказали мне? — спросила она.
Я пересказал ей мой неудачный разговор с профоргом.