Однако такая запись только повредила бы мне: никто не станет принимать на работу возможного в будущем конкурента на руководящую должность. Более того, новый начальник отдела в одной крупной турфирме, где я начинал как рядовой экономист, прочитав в моей анкете, кроме основной должности, две другие — «член правления банка, заместитель председателя кредитного комитета», не поверил мне и сказал:
— Ну, это не Ваш статус.
Спустя примерно полгода его уволили, а меня назначили руководителем финансового отдела турфирмы.
По заветам Макаренко
Уроки в интернате длились с 8.30 утра до 2 часов дня, самоподготовка — с 4 до 7 вечера, спать ложились мы в 10 (в младших классах — в 9), а вставали в 7 утра. Остальное время, кроме завтрака, обеда и ужина, считалось свободным, если бы не постоянные дежурства по классу, спальне, столовой, школе, коридорам и территории. Ели у нас в две смены, поэтому убирать посуду со столов приходилось дважды. Самым трудным было работать на мойке. Сотни тарелок, чашек и ложек с вилками проходили через наши руки (затем это повторилось на военных сборах, там посуду мыли в ванне, и её было гораздо больше, так как мы обслуживали всю воинскую часть, в которой находились). Дежурство по классу и спальне заканчивалось в пятницу генеральной уборкой, когда надо было сдвигать в сторону парты и кровати соответственно и мыть полы. Дежурные по спальне раз в две недели меняли постельное бельё, а также полотенца — связывали их в узлы и несли в так наз. кастелянную. В школе мы тёрли двери на этажах и стены, в коридорах двух спальных корпусов убирались целиком, на территории, которая включала в себя также опушку леса, сгребали листья, сломанные ветки и бумажки, которые затем сжигались. Взрослые уборщицы поддерживали порядок на лестницах всех трёх зданий: школьного и двух спальных. Что касается подвалов, то иногда вместо них работали старшеклассницы, сироты из так наз. воскресной группы, которых устраивали официально с ежемесячной зарплатой и записью в трудовой книжке (первые из них пришли к нам в 9-ый класс «Б», впоследствии мы с моим другом женились на двух девушках из их числа).
Какое-то время отнимала и общественная работа, которая мне нравилась только в начальной школе. Я был председателям совета дружины своего класса и выпускал стенную газету вместе с парнем, который хорошо рисовал (я писал к ней тексты). Затем по инерции меня сделали главным редактором школьной газеты. Мне приходилось высиживать скучнейшие заседания в пионерской комнате, во время которых я рылся в томе «Литература и искусство», последнем в «Детской энциклопедии». Ни одной газеты я так и не выпустил и был рад, когда в числе первых меня приняли в комсомол и избавили от этой общественной нагрузки. Вплоть до 10-го класса я отвечал за политинформации, но не припомню, чтобы я провёл хотя бы одну. Надо сказать, что особой активностью не отличались и другие ученики: всё это уже тогда рассматривалось как ненужная никому формальность. Причём по мере взросления весь наш детский энтузиазм постепенно угасал и вообще сходил на нет.
В действительно свободное время мы играли в футбол. Мне с моим плоскостопием могли доверить только стоять в защите. Но гораздо популярнее был у нас хоккей на траве. Мы играли палками с суком на конце, а в качестве шайбы использовали помпы из туалетных бачков (они располагались тогда сверху, на трубе). Тут, в общей свалке, я мог представлять собой хоть какую-то боевую единицу. В младших классах, по вечерам, мы ходили в игротеку, где стояли биллиарды с шестью лузами, но уменьшенного размера (у меня дома был совсем маленький — с четырьмя). В отдельном подвальном помещении проходил чемпионат школы по шахматам. В нём даже принял участие воспитатель, о стычке с которым я рассказывал в вспоминалке «Хре́новый отличник» (я ему проиграл). Дважды, в рекреации и столовой, проводились сеансы одновременной игры (я победил в обоих). По средам в актовом зале показывали фильмы, здесь же проводили концерты и встречали праздники, а иногда устраивались танцы. В 6-ом классе, во время зимних Олимпийских игр 1972 г. в Саппоро, мы, сидя в нашем кабинете русского языка и литературы, вместо уроков смотрели по телевизору все соревнования с участием советских спортсменов.
Что касается книг, которые я постоянно читал, то ими меня снабжала мама: у неё была на работе хорошая библиотека. Однажды у меня пропал первый том из собрания сочинений Виктора Гюго. По правилам мама должна была заплатить за потерянную книгу в десятикратном размере — 12 рублей. Тогда её начальница отдала первый том из своего собственного собрания сочинений Гюго. Ещё раньше у меня из спальни исчез толстый библиотечный роман Александра Дюма «Три мушкетёра» с иллюстрациями, но книгу заметили в столовой в руках одного мальчика, сказали нашей учительнице, и она отобрала её у вора. Во 2-ом классе у меня конфисковали один из томов «Тысячи и одной ночи», слишком взрослой для меня, и отдали моей маме. Читал я утром, до начала уроков (за это время моя соседка по парте, как она призналась через много лет, успевала списать все мои домашние задания), днем, после обеда, и вечером, перед сном.
В 6-ом классе я этим чтением обратил на себя внимание одного молодого человека, который работал у нас радиотехником. Как-то даже мы ходили с ним после отбоя играть на бильярде, который стоял в одной из запертых комнат в подвале (по дороге, как назло, мы встретили завуча, я было дёрнулся в сторону, но парень сказал ей: «Он со мной»). Также в интернате недолго (в следующем году) работал учитель физкультуры, который сидел в нашем классе во время самоподготовки в качестве воспитателя. Ему тоже нравилась моя любовь к книге. Помню, он как-то остановил меня на лестнице и сказал:
— Советую почитать Гауптмана, тебе понравится.
Однажды в 9-ом классе к нам пришла ученица из 10-го. Она тихо разговаривала с нашей учительницей, а я зачем-то подошёл к ним. Видимо, девушка что-то спросила обо мне, так как я услышал сказанное в ответ слово «эрудит». Затем эта десятиклассница специально пришла на мини-дискотеку, которую мы, имея собственный проигрыватель, проводили в спальне наших девочек. Я пригласил её на медленный танец, но из-за своей дурацкой застенчивости не проронил ни слова. На этом наше молчаливое общение и закончилось.
На казённом счету
Независимо от суммы платы за интернат, а в отдельных случаях её полного отсутствия, он обеспечивал учеников почти всем необходимым для нормальной жизни. Раз в год нам выдавали школьную форму, а также так наз. домашнюю одежду, которую мы носили после уроков. Мы получали всё, вплоть до нижнего белья. Каждый вид одежды и обуви имел свои сроки носки, например, домашние тапочки, которые быстро приходили в негодность, выдавались на полгода. Физкультурную форму и лыжные костюмы мы покупали сами. В 9-ом классе мама ошибочно взяла для меня тёплую куртку вместо зимнего пальто. Как назло, в тот год ударили сильные морозы, а железнодорожный мост, рядом с которым был расположен другой интернат, закрылся на ремонт. Мы подъезжали на автобусе к мосту, переходили его пешком, а затем ещё долго ждали на следующей остановке прихода другого автобуса, который довозил нас до метро. В результате у меня на лице, рядом с носом, образовался огромный фурункул, след от которого сохранялся ещё десять лет спустя.
Кормили нас на 90 копеек в день. Еда была довольно жиденькой и малокалорийной. Повара на кухне подворовывали, тащили еду сумками домой и даже продавали нашим учителям по сниженной цене сливочное масло. Наряду с постоянным ощущением холода в спальнях, где плохо топили, и жары в классе из-за раскалённых батарей, нас не оставляло также чувство голода. Во всяком случае, я не припомню ни одного дня в интернате, когда бы я чувствовал себя по-настоящему сытым. Поэтому мы приносили с собой из дома гостинцы на всю неделю. Однако раздевалки, где мы их хранили, часто взламывались учениками из других классов. Когда я стал постарше, мама давала мне на неделю десять шоколадных конфет «Белочка», которыми я, учась в 9-ом классе, делился со своей будущей женой (сиротам выдавалось всё). В следующем году часть этих конфет подъедала всё та же соседка по парте, в чём она призналась через много лет.
Все учебники и тетради нам выдавались бесплатно, остальные канцелярские принадлежности мы приносили из дома. В кабинете математики, у окна, стояли доходившие до подоконника стены из тетрадей в клетку, и наш скуповатый учитель математики был очень недоволен, если мы слишком часто просили новую. С тетрадями в линейку не было проблем, поскольку мы постоянно обитали в кабинете русского языка и литературы. Однажды, в 6-ом классе, учитель физики пригрозил всем, у кого не будет на следующем уроке линейки, поставить двойку. Я пошёл далеко, за железную дорогу, в близлежащий район и купил её. Когда я возвращался назад, меня в лесу встретил парень, старше на несколько лет, и пытался отобрать у меня деньги. Но я, умудренный опытом отдыха на даче, где местные ребята постоянно вымогали у москвичей деньги, заранее спрятал их под ремень брюк. Он их не нашёл, а линейка, которую я держал в руке, ему была не нужна. Вечером, во время ужина, я увидел встреченного мною в лесу мерзавца за одним из столов старшеклассников.
Банковский писатель
Во второй банк я устраивался через рекрутинговое агентство (работодатель платил ему лишь в случае успешного завершения двухмесячного испытательного срока предложенным им кандидатом на должность). Вначале со мной говорил заместитель по безопасности. Узнав, что я шесть лет работал в Сирии, он спросил:
— По линии КГБ?
— Нет.
После него со мной беседовали два других заместителя, и я был принят на работу. Занимался я маркетингом и сравнением с другими банками. Для этого мне открыли доступ к данным бухгалтерии. Поскольку я уже прилично знал план счетов банка, я активно использовал его в своих записках, более того находил ошибки в работе бухгалтерии. Спустя сорок дней заместитель по безопасности перевёл меня на полный оклад. Со мной в комнате сидела симпатичная девушка, которая занималась рекламой. Мне хотелось ей помочь, и я занялся редактированием английского варианта годового отчёта, а затем переводом рекламного буклета банка. Когда руководство узнало об этом, меня начали также привлекать к переводу на английский договоров и других документов. Затем потребовалось написать план стратегического развития банка. Я теоретически привлёк дополнительные денежные средства и, распределив их, изобразил в виде искусственного баланса (через два года, на собеседовании при поступлении на работу в «Менатеп», выяснилось, что они делали то же самое). Оказалось, все предложенные мной цифры были одобрены правлением банка. Поскольку принтер находился в другой комнате, один из работников, увидев заглавие документа, сказал: