— Еще два дня мученья, а там всласть отдохнем у Касыма, — ободрял меня мой неунывающий спутник.

Уже солнце зашло за снеговые алайские вершины, и вся долина внезапно окуталась сумерками, когда мы на рысях под’езжали к четырем юртам, ярко озаренным пламенем пылавшего неподалеку от них костра.

Здесь мы были встречены самим хозяином.

Одет он был в белый чекмень. При свете костра я мог разглядеть его полное, молодое, скуластое лицо, обрамленное жиденькой бородкой. На его гладко выбритой голове красовалась нарядная тю бетейка.

Он бросился навстречу Ананьеву и схватил его руки обоими руками. Лицо Касыма сияло неподдельной радостью.

В один миг мы были окружены всем населением аула обоего пола. Когда я вошел в юрту, то не мог не восхищаться убранством этого жилища алайского охотника.

Каркас складного ее корпуса был убран роскошными киргизскими коврами, на которых висело самое разнообразное оружие. Здесь были и старые киргизские мултуки с сошками, заряжавшиеся с дула и стрелявшие разжеванным свинцом вместо пули, а рядом с ними я заметил армейские берданки и один кавалерийский карабин нового образца. По углам были расставлены черепа памирского барана — архара, открытого в век знаменитых путешествий Марко Поло.

Несколько пар киичьих рогов, небрежно сложенных в кучу, напоминали вязанку дров для костра. На стене был привешен череп тянь-шаньской козули — марала, которой, повидимому, хозяин гордился больше других своих трофеев.

Когда мы, поджав под себя ноги, уселись на ковре вокруг поставленного перед нами подноса со сластями, называемых дастарханом, то две молодые жены нашего хозяина, начали подносить нам чашки с кумысом, а юрта понемногу стала наполняться гостями. Здесь были и члены аульного совета, и старый Кази (судья), и местные охотники, и просто праздные аульные гуляки.

— Мало нынче стало кииков, — жаловался один, — илииков (горных козуль), сколько хочешь, а вот кииков нет. За ними приходится лазить чуть ли не на самые верхушки. Заберется он туда, да и бродит по краям страшных снежных карнизов.

— Трудно брать киика летом, — подтвердил другой.

— Ну, а зимой спускается киик в долину? — спросил я.

— В долину — никогда, — отвечал Касым. — Ниже снежной границы не сходен, в том-то и беда. Архар, так тот хоть спускается в долину, когда чует приближение смерти, почему на Памирах столько разбросано архарьих черепов. Киик же гибнет на вершинах и воду-то он пьет лишь на истоках горных ручьев в ледниках, — закончил Касым свои пояснения.

Весь следующий день мы провели в полном отдыхе и к вечеру лишь стали подготовляться к походу на кииков.

Кроме Тимура и молодого охотника Аслана, Касым не брал с собой никого.

— Только мешать будут, — заявил он.

Не прошли мы и версты, как пришлось уже подниматься на крутую, почти отвесную гору, сначала пролезая через густые заросли арчи[8]), а затем карабкаясь по почти отвесному каменистому скату.

Только к вечеру мы добрались до снеговой линии.

Здесь нестерпимый жар сменила приятная бодрящая прохлада. Пришлось одеть даже полушубки.

Около небольшого горного потока мы увидели стадо горных козуль. При первом же выстреле они шарахнулись во все стороны, а одну меткая пуля Ананьева уложила на месте.