Не помогло. Звук не только не пропал, но еще и усилился. А соседи покосились на Сержа с понятным удивлением – с чего это благородный мессир начал лупить себя по голове и изумленно таращиться вокруг?
Гул нарастал, взрезая повседневный гомон огромного лагеря, перекрывая его, превращая в серенький звуковой фон, размашисто перечеркнутый алой полосой приближающегося звука. Он проник во все уши и головы, оборвал разговоры, он заполнил собой весь мир.
Плюнув на писаные и неписанные традиции поведения, Казаков локтями распихал стражу у входа в шатер и вылетел наружу.
В небе над Аккой, на фоне свинцовых грозовых туч, кружила механическая птица.
Барон де Шательро длинно и задумчиво выругался на языке, которого в здешних временах еще не существовало. Рассудок отказывался анализировать увиденное, выкинув табличку с краткой, но емкой надписью «Глюк системы». Кто-то с силой толкнул его в спину, из огромного шатра один за другим выбегали участники исторической встречи.
– Дракон, – выдохнул кто-то рядом с Казаковым. – Помилуй и защити нас, Господи, дракон!
«Ага, – тупо согласился Серж. – Как есть дракон. В натуре».
Над лагерем медленно, но верно нарастал истерический вой ужаса. Зеленый дракон кружил над гаванью, словно бы примериваясь к какой-то, одной ему известной точке. Ударившая с небес молния прочертила рядом с порождением двадцатого века кривой рассыпчатый зигзаг, на мгновение отразившись вспышкой в блестящем колпаке над местом пилота.
Сверху все казалось иным. Ненастоящим, игрушечным. Настоящими было только небо в кипении быстро меняющих конфигурацию облаков, испещренное белыми барашками серое море да изогнувшаяся дугой гавань. Все прочее, включая город на берегу, было просто декорациями. Фальшивый аэродром из бревен и фанеры, с выкрашенными серой и зеленой краской самолетами, созданный исключительно ради того, чтобы отвлечь внимание противника. Через четверть часа все это исчезнет в яркой, ослепительной вспышке пламени, городские кварталы превратятся в дымящиеся руины, ведь здешним зданиям, сшитым на живую нитку, многого не надо. Взрывная волна разметает постройки и людей, и на месте чуть ли не трети Акки останется воронка да пепелище. Эдакое проявление гнева Божьего, огненный перст с небес. И все кончится, раз и навсегда. Не будет никаких нелепых попыток перекроить историю, двойных Вселенных, чужих загадочных планов и заговоров. Не будет Елены с острова Кипр, я вернусь в мир, которого лишился по какой-то чудовищной ошибке. Все пойдет прежним путем. Как там говаривал Серж? «Перепутанные циркуляры не из той папки»? Небесный канцелярист разложит бумаги по надлежащим местам, Лили Марлен под одиноким фонарем дождется своего солдата, кончится война… кончится все.
Беззащитная, испуганно взирающая в небеса Акка проплывала под крыльями пикирующего бомбардировщика. Мерцающая под стеклом искорка смещалась к перекрестью двух тонких шкал, меняя цвет с зеленого на красный.
Он услышал немудрящую песенку вчера, в лагере пилигримов. Не крестоносцев, обычных людей, однажды по зову сердца покинувших свои страны, города и дома, чтобы однажды добраться до стен Иерусалима, увидеть пустую гробницу Сына Божьего и исполнить ведомые только им обеты. Мессир фон Райхерт забрел туда случайно, смутно надеясь разжиться у добрых людей кувшином вина, да запнулся, словно споткнувшись о невидимую веревку. Здешние паломники не выкрикивали нестройным хором псалмов и молитв, в которых по неграмотности путали слова, а сидевший у костра певец был созданием светским до мозга костей и кончиков давно нечищеных ногтей. Сущий юнец, судя по лицу – уроженец Апеннин, с чистым голосом, воспевавший отнюдь не положенные христианам добродетели, но рассказывавший о самых обычных вещах – дорогах, встречах и разлуках, любви и смерти, человеческих утратах и надеждах.
Гунтер простоял там долго, смотря из темноты на свет костра и лица сидящих вокруг людей. Он даже решил пожертвовать последними монетками из своего кошеля – но молодой человек не собирал подаяние, он пел просто так, чтобы ободрить и поддержать своих спутников в долгом и тяжелом странствии. Кто-то окликнул его по имени – «мессир Франческо!» – а потом обер-лейтенант увидел, что певца сопровождает молоденькая девушка, жена или подруга, пребывавшая в тягости, и, подобно доброй части женщин Средневековья, носившая свое раздувшееся чрево со спокойным достоинством. Парочка рука об руку прошла мимо него и затерялась в темноте, среди палаток и шатров, и, сидя за штурвалом «Юнкерса», он невесть почему вспомнил их. Безыскусные песни на грубоватом норманно-латинском и музыкальном провансальском наречиях. Лагерь паломников далеко, вряд ли он пострадает при взрыве. Хотя кто может предсказать, чем закончится неизбежная паника, вызванная падением пятисоткилограммовой бомбы?
Зеленая точка достигла перекрестья, замерцав ярче рубинов в пряжке берета мессира де Гонтара. Заход на цель выполнен безупречно. Скользящее движение рычага, освобождающего захваты – и SC-500, с воем разрубая металлической тушей воздух и вращаясь вокруг собственной оси, полетит вниз.
«А Серж говорил – сегодня наконец будет какой-то большой совет, – вяло напомнила память. – Вдруг это и есть твоя цель, а, солдат? Да, наверняка.»
«Я просто выполняю приказ…»
«Чей приказ, солдат? – вопросил у Гунтера тихий, твердый голосок. – Разве Он – твой командир? Разве Ему ты присягал на плацу летного училища в Кобленце? Веришь ли ты обещаниям того, кто называет себя де Гонтаром? Ты никогда не хотел быть пешкой в чужих играх, а сейчас даже не задумываешься о том, кто использует тебя. Ты – пылинка вне времен и обстоятельств, но пылинка, обладающая собственным разумом и правом выбора».
«Ну и что? Эти люди давно умерли, так или иначе. Они грубы, невежественны, наивны, одолеваемы суевериями и фанатизмом. А это… существо предлагает хорошую цену…»
«Ты не первый, кто продает свое первородство за миску чечевичной похлебки, и отнюдь не последний – на этом и держится могущество сатаны. На страхе, жадности, гордыне, похоти, лени… впрочем, ты знаешь список. Посрами дьявола в сердце своем, и он будет бессилен. А люди, что ж… Да, они не идеальны, эти рыцари, оруженосцы, короли и вилланы, королевы и горожанки. Они просто люди, люди своих времен. Они давно умерли, говоришь? Не далее как вчера ты плакал над песней одного из них, а другой предложил тебе свою немудрящую еду – не за деньги, а потому, что увидел в тебе, ободранном и изможденном, такого же пилигрима, как он сам. Бесплотные тени некогда прочитанных книг и хроник, здесь и сейчас они живут, грешат, смеются, поют и плачут, рождаются и умирают. Нет большой беды в том, что они оказались не такими, как ты представлял себе. Прости их и прими в сердце своем.»
«Этот мир слишком жесток для меня. Мой дом не здесь. Я не принадлежу этому времени. Я хочу вернуться домой.»
«Может быть, не мир жесток, а ты – слаб? И потом, ты называешь жестоким воина, который убил десятерых своим мечом – как же тогда ему назвать летчика, способного одним движением руки истребить сотню, и каким считать время, в котором железные птицы сеют с облаков воющую смерть? Подумай о том, куда ведут тебя твоя гордыня и твоя слабость.»