181

Вопрос, является ли недоверие социологической сущностью особого рода (независимым от доверия социальным феноменом) или это негативное выражение доверия (его отсутствие), остается открытым, требует дальнейшего обсуждения и проработки. Многие исследователи рассматривают недоверие как самостоятельное явление. См., например: Оболонский А. В. Политическое недоверие как позитивный фактор // Вестник Института Кеннана в России. 2012. Вып. 21. С. 7–18. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо прояснить несколько обстоятельств взаимодействия такого рода: а) можно ли говорить о правовой регуляции «недоверия» (не обязательно о формально правовой, можно иметь в виду и действие норм обычного, некодифицированного права); б) включены ли нормы «недоверия» в процедуры и механизмы первичной социализации в группе, учат ли недоверию как отдельной социальной способности; в) воспроизводятся ли эти нормы недоверия от поколения к поколению без существенных изменений; г) есть ли специальные инстанции или системы контроля, санкций, поощрений, которые позволяют следить за воспроизводством «недоверия», наказывая доверчивых и поощряя недоверчивых. Ответы на эти вопросы не могут быть получены догматически, исходя из тех или иных этических или антропологических постулатов, это предмет эмпирического изучения.

182

На лондонской конференции по доверию в СССР, упомянутой в начале статьи, А. Леденева сделала специальный и очень содержательный доклад об истории советской телефонной спецсвязи, раскрыв диалектику борьбы за ограничение числа ее пользователей (самоизоляцию власти) и за допуск к «вертушке» как символическому средству власти (апроприация власти).

183

Левада Ю. А., Левинсон А. Г. «Похвальное слово» дефициту // Горизонт. 1988. № 10. С. 26–38.

184

Самым очевидным проявлением этого могут служить обычные проезды путинского кортежа по Москве, парализующего городское движение. Это демонстративное поведение первого лица одновременно есть и выражение феодального торжества власти, и ее страха перед населением (принимающего здесь форму рационалистического оправдания необходимых мер безопасности президента). Российская пресса с некоторым злорадством сравнивала два высших государственных церемониала: стремительный проезд Путина в наглухо закрытом, затемненном бронированном «Мерседесе» по абсолютно пустым улицам города («очищенным» от народа) на инаугурацию в Кремль 7 мая 2012 года и близкое по времени, медленное и торжественное следование британской королевы Елизаветы II в старинной карете, сопровождаемой конными гвардейцами, по забитым праздничной толпой улицам Лондона во время «бриллиантового» юбилея ее царствования.

185

Левада Ю. А. Варианты адаптивного поведения // Левада Ю. А. Ищем человека… С. 202–212; Его же. Фактор надежды // Там же. С. 224–232.

186

Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Институциональные дефициты как проблема постсоветского общества // Мониторинг общественного мнения. 2003. № 3. С. 33–53.

187

Исследования формирования нового предпринимательства в 1990‐х годах указывали, что основными препятствиями для развития бизнеса были не отсутствие свободного доступа к кредитам или к новым технологиям, даже не административный произвол и коррупция, а дефицит доверия к партнерам по бизнесу, соблюдение договоров, нечестность, необязательность при выполнении условий контрактов и пр. См., например: Общественный договор: социологическое исследование / под ред. Д. Драгунского. М: ИИФ «СПРОС» КонфОП, 2001.

188

Хоскинг Дж. Структуры доверия в последние десятилетия Советского Союза // Неприкосновенный запас. 2007. № 4. С. 59–69; также см.: Его же. Структуры доверия в последние десятилетия Советского Союза. URL: sbiblio.com/biblio/archive/hoking_s/; Hosking G. Trust: Money, Markets, and Society. Chicago, Il: Seagull Books, 2010 (рус. пер. фрагмента этой работы: Хоскинг Дж. Экономика доверия // Неприкосновенный запас. 2010. № 5. С. 127–138; Гудков Л. Д. Общество с ограниченной вменяемостью// Вестник общественного мнения. 2008. № 1. С. 8–32; Его же. Цинизм «непереходного» общества // Там же. 2005. № 2 (76). С. 43–52; Его же. Инерция пассивной адаптации // Pro et Contra. 2011. Т. 15. № 1–2 (51). С. 20–42.

189

Ими могут быть и так называемые питерские (знакомые или сослуживцы В. Путина), ставшие ресурсом для кадровых назначений на ключевые должности в кремлевской администрации в первой половине 2000-х годов) или члены кооператива «Озеро», образующие самый «узкий круг» Путина и его «тайный кабинет», чекистские связи и т. п. Подобные союзы в дальнейшем укрепляются семейными связями – назначением детей влиятельных лиц на высокие позиции в ведущих государственных или контролируемых государством компаниях, банках, корпорациях. См.: Афанасьев М. Н. Клиентелизм и российская государственность. М.: МОНФ, 1997. Российские политологи и политические журналисты стремятся отслеживать подобные связи и назначения детей и родственников высокопоставленных чиновников из близкого круга Путина (карьеры детей Н. Патрушева, С. Иванова, М. Фрадкова и др.), давление на суд, оказываемое ими, или освобождение их от уголовной ответственности за совершенные правонарушения. Этому были посвящены целые серии публикаций в «Новой газете», «Коммерсанте», периодических выпусках «Власть» (издательство «Панорама») и других изданиях, а также на интернет-сайтах. Характерно, что в позднее советское время в среде советской элиты подобных форм не возникало, отношения в номенклатурной среде были очень формальными, ограниченными и пронизанными взаимным недоверием и подозрительностью Брежнева, обеспокоенного возможностями заговоров против него и т. п. См.: Модсли Э., Уайт С. Советская элита от Ленина до Горбачева. Центральный комитет и его члены, 1917–1991 годы. М.: РОССПЭН, 2011. С. 365–369. Приватизация власти и собственности, начавшаяся после краха советской системы, но достигшая полноты лишь при путинском режиме, требовала в условиях слабой легитимности власти формирования особых, чрезвычайных, а значит, выведенных из-под контроля закона доверительных отношений «своих». Такие образования иногда считают разновидностью crony capitalism, характерного для многих азиатских авторитарных и коррумпированных режимов, или даже мафией, как иногда в российской прессе называют эту систему власти. Но подобные определения не могут считаться адекватными – по происхождению и функциям это другие формы организации власти. Кажущаяся архаической, подобная организация руководства страны представляет собой единственно возможную в условиях деградации и разложения прежней институциональной системы форму адаптации бесконтрольной власти к меняющимся условиям.

190