Генерал Китченер с удивлением услышал пальбу у себя в тылу. Крики, стрельба и возникшая паника подсказали ему, что некий отряд Иоанна Тёмного обошёл его сзади, воспользовавшись разгромом Верблюжьего корпуса.
Значит, он недооценил силы Иоанна Темного, и они оказались гораздо больше, чем он вначале думал. Дело усугублялось тем, что стало смеркаться, и трудно было оценить размеры отряда, внезапно напавшего на его войска сзади.
Я с удивлением прислушивался к тому, что творилось в тылу у англичан. Что-то несуразное там творилось. С кем они там затеяли войну? Халиф решил вернуться? Так это вряд ли. Но бой шёл, то разгораясь, то угасая, о чём сообщал треск винтовочных выстрелов, звон сталкивающихся сабель и короткий пулемётный треск. Но ввязываться в него я не собирался. Неизвестно кто и почему напал на англичан, а мне это надо узнавать? Утром всё станет ясно.
Мне же сейчас необходимо перегруппировать свои силы, оказать помощь раненым и с утра возобновить обстрел Омдурмана. Сделать то, что чуть больше двух недель назад делали англичане. Пусть почувствуют себя в чужой шкурке, посмотрим, как это им понравится.
Повторную атаку я не планировал. Зачем? У противника такие потери и столько раненых, что вскоре он и сам сдастся, правда, он об этом ещё не догадывался и надеялся на подкрепление. А вот подкреплений, как раз-таки, не будет вообще. Подождём твою маму. Подождём, твою мать…
Омдурман – это не Кенигсберг, взять штурмом его не трудно, но мне людей надо беречь, потому как потери очень большие. Тысячники докладывали, что мои войска потеряли около трёх тысяч убитыми и больше шести тысяч ранеными.
Отряд Османа Дигны потерял около половины своего отряда убитыми и ранеными, и это по самым скромным подсчётам. Получается, завтра в бой я смогу отправить не больше восьми тысяч воинов. Сколько осталось боеспособных войск у англичан, я не знал. Но их количество определённо уменьшалось, благодаря действиям тайного союзника, ведущего сейчас там ожесточенный бой.
Три тысячи разбойников, вместе с примкнувшими к ним дервишами, мало чем отличающимся от разбойников Семёна Вороха, сумели захватить полгорода и даже успели его пограбить, воспользовавшись суматохой и спустившимися на город сумерками.
Сборная солянка бандитов и дервишей ожесточённо сражалась, будучи в своей стихии, плюс, многие из дервишей хорошо знали узкие улочки Омдурмана, на которых и разгорались ожесточённые схватки. На одной из таких улочек была перебита целая рота шотландских стрелков.
Но численное превосходство англичан, а также, отчаянные действия их союзников – египтян и суданцев, которым просто некуда было бежать, переломили ход ночного сражения. Но Ворох уже знал, в какую сторону отступать.
Вырвавшись из города в южном направлении, где располагался лагерь Мамбы, он повёл своих солдат к нему, но не все воины живыми вышли из тесного города. Многие полегли в Омдурмане, не сумев вырваться из западни, которую сами же и устроили.
Пересчитав всех, кто выбрался из города, Ворох убедился, что число две тысячи, оптимальное для него. Именно столько воинов прорвалось сквозь город вместе с ним.
Я с удивлением смотрел на вышедших ко мне чумазых лоботрясов, с откровенно зверскими рожами. Некоторых из них узнал Осман Дигна, в общем-то, если бы не Осман, то вышедших было бы намного меньше. Но утром на следующий день, их оказалось вовсе не две тысячи человек, как доложил атаман Семён Ворох, а на три сотни меньше.
Куда делись остальные, было неизвестно, да и никто их не считал, если честно. Всё перемешалось в ту ночь. Ожесточённое сражение с англичанами, ночной бой отряда Вороха, разбирательство с пришедшими, кричащие от боли раненые, захват лагеря англичан, разбор трофеев, подсчитывание ущерба, всё это перемешалось у меня в голове.
Голова кипела, как тот алхимический котёл, в котором бурлило ценное снадобье, в любой момент грозящее сбежать от меня. Эй, моя голова, ты гдэээээ?
Подозвав к себе Вороха, который до сих пор доказывал, что он свой, несмотря на то, что в ночном переполохе возникла спонтанная перестрелка его людей и моих. В конце концов, мы разобрались, и я начал допрашивать его.
– Кто таков, мил человек?
Семён Ворох слышал, конечно, что Мамба умел говорить по-русски, но одно дело слышать от других, а другое дело лично в этом убедиться.
– Вольный казак войска калмыцкого, атаманом к местным арабам подвязавшийся, по причине острой нужды и оттого, что отбился от своих в Абиссинии. Ранен был вашество, не помню ничего. Очнулся…
– Гипс, – прервал я его неожиданно, – здесь помню, – я коснулся своей головы рукой, – а здесь уже не помню, – коснулся я своей головы с другой стороны. – Так?