Получено четвертое задание:
Найти Убийцу Оборотней
Я выныриваю из кошмарного прошлого в ужасное настоящее. Я ещё не понимаю, где нахожусь, но вижу в огненных всполохах множество икон, подсвечники и кадила. Черный дым валит со всех сторон. По полу, по стенам, по перекрытиям стелятся языки жадного пламени.
Стальные руки хлещут по лицу, в горле жжет от едкого дыма. Огонь жадно лижет изображения святых, я вижу почерневшее лицо седовласого старца, который грозно хмурит брови и с укоризной смотрит на меня – будто это я виноват в поджоге. Вижу всего три секунды, пока огонь полностью не охватывает икону.
Сильные руки подхватывают связанное тело, и невидимый человек вытаскивает меня из горящего здания. Глаза щиплет от дыма и я не могу разглядеть своего спасителя. Я ощущаю плечом ребристый забор и руки отпускают меня, слышится торопливый топот. Меня сгибает от выходящего кашля. Тугие веревки сдавливают грудь объятиями удава.
Горит храм Уара, храм, где молились за умерших некрещеными. Серыми пятнами скользят сельчане, в руках поскрипывают ведра. Женские крики хлещут по ушам, пламя все больше разгорается, жадно пожирая деревянные стены.
Над зеленой крышей светится в лучах огня православный крест, то скрываясь за плотными клубами, то проявляясь как маяк в разыгравшейся буре. К ясным звездам уносится густой черный столб дыма, снизу подсвечиваемый яркими языками пламени
Кто меня вытащил? Как я тут очутился?
Юля! Что с ней?
Под свежим ветерком огонь разгорается сильнее, угрожает перекинуться на постройку рядом, а оттуда и на все село.
Вот чем страшны деревенские пожары – беда одного может стать общим горем. И бабки рассказывали, как из-за одного брошенного окурка выгорала целая деревня.
Метнулся сельский участковый с ведрами в руках. Половина воды выплеснулась на домашние трико, но ведра все-таки опрокинулись в жадный зев пламени. Выплеснулись белые клубы пара, смешались с черными столбами дыма.
Я замечаю выгнутый штырь арматуры неподалеку от себя и ползу к нему. Холодная земля леденит кожу, щеку оцарапывает подрастающая осока, тихонько проползает теплая струйка крови.
Всё потом, сейчас нужно развязать путы.
Ржавое железо дрожит под трением веревки, понемногу расходятся крепкие волокна. Ещё пару скребков и натянутая струна лопается. Множество нитей распадается под натиском ребристого металла.
Дальше ноги. Обламывается ноготь под тугим узлом, но не до этого сейчас.
Пламя жадно пожирает весь храм, не оставляя ни одного кусочка, шипит в ответ на выливаемую воду. Высушенное дерево полыхает как облитое бензином.
– Пустите меня! Пустите!!! – разрывает дымное небо пронзительный вопль.
Трое мужчин держат за руки пожилого священника, порывающегося кинуться в пламя. Крупные слезы блестят на морщинистом лице при виде гибели своего детища. Две женщины хлопочут рядом, пытаются успокоить священника.
Когда я возвращался после ночных пробежек, то часто видел, как отец Николай вставал засветло и хлопотал возле храма, то подкрашивая, то что-то ремонтируя или украшая, а теперь частичка его души сгорала в жадном пламени.