— Мы сильны… мы сохраним равновесие… — прошептала юри-юри, и я содрогнулся: мало того, что ей промыли мозги, так еще и научили эту промытость скрывать, она всегда была адекватным, отличным десятником!

Как же мерзко, что все так обернулось…

Очень хотелось закрыть глаза, чтобы открыть их вновь и обнаружить, что события последних двух суток — дикий сон, что мы только подошли к башне, никто не нападает, и я сейчас отправлюсь на поиски Обруча.

— Ну что… ведь теперь ты все знаешь? — Фагельма пустила в ход уже третью улыбку, презрительную. — Будешь меня пытать… чтобы я открыла все тайны Трех Сил? На костре? Или ножом резать?

Я поморщился:

— Надо бы, да рука не поднимется.

Откровенно говоря, я не знал, что с ней делать — убить на месте, чтобы избавиться от опасности? Но выстрелить в своего, в безоружного, в раненого, в того, кого ты считал соратником и другом? Оставить ее выздоравливать после раны в живот, которая сама по себе может оказаться смертельной?

— Сомнения убивают разум, — зашептала Фагельма. — Сомнения губят равновесие. Тот, кто сомневается, теряет путь. Лишенный пути обречен на поражение. Поражение исключено.

Глаза ее горели, тяжелое, неравномерное дыхание поднимало грудь, но в мерно падавших словах звучала сила.

— Я вижу, ты сомневаешься, — мне достался сочувственный взгляд. — И я помогу тебе. Странно, я должна убить тебя… но мне не хочется, чтобы ты потерпел поражение… Сомнения в моем собственном разуме… Мое поражение исключено. Но я его потерпела. Значит остается только одно.

Фагельма поднесла руку ко рту, у нее на ладони блеснул черный глянцевый шарик.

— Эй, это что? Зачем? — я потянулся, чтобы перехватить ее за запястье.

Юри-юри кинула шарик в рот и сжала челюсти, судорога прошла по ее горлу.

— Все… — прохрипела она. — Теперь никаких сомнений… Я не справилась, жалко… Только придет другой, он справится…

— Нет! Нет! — горе хлестнуло по лицу как тяжелая холодная ладонь.

Тело Фагельмы содрогнулось, ее буквально выгнуло дугой, глаза выпучились, из ноздрей хлынула пена. Изо рта полились слова на неизвестном мне языке, должно быть на юри-юри, а потом она осела и затихла.

И когда я взял ее за руку, та оказалась холодной и безжизненной.

Оглушающий свист пришел сверху, и над нами повисли две черных сферы, утыканных пушинками одуванчика. Расцвели над кронами облака зеленого дыма, и по земле, по стволам хлестнул град из металлических шариков. Один из бойцов упал как подкошенный, другой схватился за окровавленную голову, мне прилетело в коленку.

— Внутрь!! — заорал я.

Нахлобучил шлем, цапанул одной рукой лямку рюкзака, другой помог встать раненой Заре. Тело тут же напомнило, что я и сам не в порядке, накатила липкая слабость, дурнота, голова закружилась.