Дед Алексея Мануйлы, Михаил, из купцов (и богатых купцов), в последний год правления Елизаветы был вместе с нисходящим потомством пожалован дворянством. Алексей же, получается, женился на натуральной графине, породнившись с родом и старым, и знатным. Девятнадцатый век, век капитала, да‑с!
— Мой муж болен. Весьма болен. Мне тяжело говорить об этом, пан Сигизмунд позже вам расскажет, — сказала графиня и покинула нас.
С ней ушли и гайдуки, унося один из шандалов. Другой оставили нам. Лакей принес два стакана тяжелого стекла, до трети наполненных чёрной как смоль жидкостью. Один стакан чуть красный на просвет, другой — чуть синий. Поставил перед нами. Мне — синий.
— Это рижский бальзам. Попробуйте, удивительный вкус. И, поскольку относится к лекарствам, «его и монаси приемлют в пост», — и он сделал маленький глоток.
— Словно ангел босиком по душе пробежал, — добавил он.
Я понюхал. Пахло миндалем. Ах, девятнадцатый век, девятнадцатый век…
— Не сладко ли будет?
— Чуть‑чуть, чтобы оттенить горечь миндаля.
— Позже, — я вернул стакан на стол. — Так чем же болен мой друг Алексей Мануйла?
Доктор помрачнел.
— Сложный случай. У него меланхолия пасифик.
— Что, простите?
— Отвращение к войне и всему, что связано с войной. Вернувшись после усмирения Польши, он подал в отставку и поселился здесь, в Новом Замке. Не хотел видеть ни друзей, ни соседей, впал в мизантропию, в общем, проявил все признаки душевного нездоровья. И с тех пор графиня Гольшанская посвятила мужу свою жизнь: покинула свет и живет здесь практически затворницей.
— А вы?
— Я бедный дворянин. Меня наняли, мне платят, я слежу за состоянием больного. И, поскольку вы знакомы с господином Мануйлой по войне, я решительно против того, чтобы вы с ним виделись. Это может вызвать обострение, а во время обострения он опасен и для себя, и для окружающих.
— Печально слышать. Собственно, я хочу увидеть Алексея Яковлевича ещё и по делу, — я взял стакан, но пить не спешил. — Узнав, что я буду в этих краях, его тетушка попросила навестить господина Мануйлу, а потом рассказать ей, в каком он состоянии.
— Тетушка? — нахмурился доктор.
— Какая‑то троюродная или четвероюродная. Седьмая вода на киселе, но она стара, и у неё нет других наследников. Был настоящий племянник, близкий, но в начале июня утонул. Пошёл купаться, и… Вот она, перебрав всю родню, и задумалась о господине Мануйле. Она не дворянка, купеческого рода, Корастылёва. Возможно, Алексей Яковлевич о ней и не знает толком, но… Вот она и попросила узнать, стоит ли Алексей Яковлевич наследства, или лучше отдать монастырям. Монастыри, они такие… умеют увещевать.
— И велико предполагаемое наследство? — небрежно спросил доктор.
— Точно не скажу, я же не душеприказчик. Не меньше миллиона.