К тому же в последний год жизни Пушкина налицо все признаки кризиса среднего возраста. Интересующиеся легко найдут описание в интернете.
И вот шел я потихоньку от пролога к эпилогу, как вдруг в пятницу, десятого февраля, получаю от Сергея Линника послание со ссылкой на «Клинический архив гениальности и одаренности 1925 год. ТОМ 1 ВЫПУСК 2», где психиатр Яков Минц прямо и недвусмысленно указывает на нездоровье поэта: «Извращается жизненный тонус, развивается желчность, возрастает ревность принимающая характер бредового состояния; точно так же растет подозрительность и принимает также характер бредовой идеи. По‑видимому, если бы не случайная смерть поэта, этот шизоидный компонент всецело завладел бы психикой Пушкина, ибо такова была тенденция этого шизоидного компонента в последние годы его жизни».
Разумеется, мнение Якова Минца не истина в последней инстанции. Но укрепляет меня в мысли, что душевное здоровье Пушкина было далеко не идеальным.
Теперь второе. Мог ли Николай Павлович объявить Пушкина сумасшедшим?
Легко! В реальной истории он волевым решением объявил сумасшедшим Петра Яковлевича Чаадаева, в результате чего последний пробыл год под своего рода домашним арестом, впрочем, нестрогим, и его регулярно посещали врачи — для наблюдения. Через год его признали выздоровевшим, но публиковаться воспретили категорически.
Ну, и третье: можно ли кофе употреблять беременным? Можно, но в меру. Чашечка кофе не повредит. Не слишком большая чашка не слишком крепкого кофе. Так считает современная наука.
Эпилог
Мы сидели в полупустой траттории с видом на Неаполитанский залив. Я и Гоголь. Гоголь ел пасту с сыром, я просто сыр. Да уже и съели всё — за разговором.
— Заговор был, — сказал я. — Самый настоящий заговор. Многоходовка. Вы в шахматы играете, Николай Васильевич?
— В шахматы? Нет, в шахматы не играю. В шашки играл, в гимназии. Считался порядочным игроком.
— Шашки тоже сложная игра. Умственная. Только в той многоходовке, что разыгралась в Петербурге, правил нет. Шашки ходят косо, и шашки ходят прямо, а при нужде назад тоже ходят.
Пушкин получает подмётное письмо. Глупая шутка — так кажется на первый взгляд. Но Александр Сергеевич принимает её всерьёз. Он думает, нет, он уверен, что над ним смеются в каждой гостиной. Неважно, что происходит на самом деле, важно, что происходит у Пушкина в голове. Старый муж, обманутый муж — что может быть унизительнее? Он сравнивает себя с молодыми кавалерами, и убеждается: они более привлекательны, нежели он. Особенно досадно смотреть на барона д’Антеса: высокий, статный, нравится женщинам, нравится мужчинам, да еще и титул есть. Белокурая бестия, чтоб его. А он? Стоит только посмотреть в зеркало… Окружающие, глядя на танцующих госпожу Пушкина и барона д’Антеса, не скрывают восхищения: какая пара! Венера и Марс, а он — в лучшем случае Вулкан, но без силы, без мощи Вулкана. Да, здоровье уже не то. Совсем не то. Был, да вышел. Жена недовольна. И остальные тоже. Как быть?
И он в бешенстве бросает д’Антесу вызов. А барон, хоть и молод, да не глуп. Не затем он приехал в Россию, чтобы стреляться со старыми ревнивцами. Он за чинами приехал, за славой. И барон делает предложение сестре Натальи Николаевны, мол, дураки вы все, я за сестрой ухаживаю, а вы что подумали?
Что остается Пушкину? Либо доказывать, что да, что жена ему изменяет, и на этом основании требовать дуэли, либо успокоиться.
Он успокоился, но не надолго. В январе он пишет бешеное письмо Геккерену‑старшему. Посланнику! Назревает международный скандал. Государь наш в своей мудрости отправляет Александра Сергеевича в Михайловское. Остыть и поправить здоровье. Парное молоко, свежие яички, зелень с огорода, воздух, солнце. Не гнилой Петербург, а русская деревня! Есть ли что лучше для поправления здоровья?
И всё бы хорошо, но непонятно: кто рассылал подмётные письма? Кто накручивал, подзуживал и выбешивал Пушкина? Кто, и главное, зачем?
— Из зависти к поэтическому гению? — предположил Гоголь.
— Многие так думали и думают. Но вряд ли. Из зависти критические статьи пишут. Донести могут Куда Надо — о политической неблагонадежности. Мол, дискредитирует и очерняет. А здесь подталкивают к дуэли. Но чем дуэль может навредить поэтическому гению? Да ничем не может, наоборот, привлекает внимание: ах, какая тонкая натура у нашего гения! Не вынесла душа поэта позора мелочных обид! Так что нет, не зависть.
— Тогда и не знаю. Вдруг да и не в Александра Сергеевича сей пасквиль метил, а в его жену?