Перед пятницей (в четверг утром, что ли) опять позвони мне или напиши с Марией Эдуардовной пожелания и распоряжения. Если к субботнему переезду дом будет совершенно готов, я бы переехал, м<ожет> б<ыть>, с вами (хотя у меня остаются городские хвосты, Шекспиры и разговоры о книге переводов в Сов<етском> пис<ателе>[304] (наверное, выйдет). Если же дом не готов, я дам перевесить этим соображениям (городским деловым хвостам) и несколько дней еще останусь в городе (мне кажется, 3 июля, если долбить и напоминать каждый день, можно будет получить аванс в Сов. Пис. за оформленный к тому времени новый договор).
Как всегда, помни главное, не волнуйся. Я понимаю, что тебя теснит клубничный урожай, ну что же, возьми от него, что будет в твоих силах, и не печалься, что какая-то часть этого натиска утечет и пропадет.
Для того, чтобы приобретать, надо уметь терять и чем-нибудь поступаться, это первое условие.
Позавчера, влетая в закрывающиеся дверцы метро, очень сильно ушиб себе правую руку почти под мышкой. Очень болело, теперь прошло.
24 июня 1948
Дорогая Зинушенька!
Галя едет с единственной целью сообщить, что заболел ангиной Стасик и едва ли сможет выходить в ближайшие дни. Таким образом, к моим и твоим препятствиям прибавляется новое, отдаляющее переезд до той даты (на будущей неделе), когда будет готов дом и буду готов я и все выздоровеют. Мой главный «рубеж» – это 3-е июля, день расчета в Сов<етском> Пис<ателе>, когда я надеюсь какой-нибудь суммой, около 10 тыс., вернуть деньги, израсходованные за это время на путевку тебе, Стасику, Анне Никандровне, Скрябиной, приобретенье летних запасов Мар<ией> Эд<уардовной> и т. п. С 47-ми тыс., имевшихся 10 июня, ко вчерашнему дню это все съехало до 43-х. И теперь, когда я возьму две частью для тебя (1500) и (500) для Мар<ии> Эд<уардовны> расходов, это опустится до 41, где мне хотелось бы остановиться и повернуть назад.
Отчего до 3-го мне надо быть тут. Оттого, что если не напоминать этим безобразникам хотя бы через день об их обещаниях, ничего не добиться. Я только вчера отослал «Генр<иха> IV» в Гослитиздат и Детгиз (я поссорился с Ириной Владимировной[305]). Сейчас у меня на руках «Лир» для Гослитиздата. Того, что недавно я проделал со всем Шекспиром, и в том числе и с этими пьесами для Искусства, им недостаточно: редактора каждого издательства должны показать свое особое, преувеличенное, как все показное и притворное, усердие. А потом, чтобы проверить Морозова, они из бдительности посылают все Смирнову[306]. Я месяца 3–4 проработал таким образом в эт<ом> году впустую.
Мне кажется, даже допуская переезд в любой из пожелающихся тебе дней, надо продлить тебе путевку после 1-го июля на неделю-другую. Этот хвост можно будет добирать и доедать и после нашего перехода в дачу.
Все вообще очень хорошо. Не думаю, чтобы кровь твоя была опасна. Вылежись. Ну что тебе гнать все это так (с огородом, дачей и пр.) в такую жару. Не уйдет это.
Скрябиной устроил путевку в Музфонде и дал денег на ее приобретение, осталось этот плод положить в рот и то не сумела.
Анне Андреевне достал пособие в 3000 в Литфонде, надо было ей написать заявление, отказывается.
В ЦК и в Союзе разрешили издательствам дать ей переводную работу. Я позвонил Головенченке[307]. Скучающий высокомерный тон. А? Ахматова? Да, говорили. Надо будет выяснить, умеет ли она переводить. Я послал его к чертям и бросил трубку. Сегодня ее рождение. Если можно, дай Гале немного ягод, я ей отнесу в подарок, если вечером будет время зайти.
Крепко тебя целую. Не волнуйся, пусть тебе не кажется, что переезд в опасности и его вообще никогда не будет оттого, что он все передвигается. Наоборот, все в этом году глаже и лучше, чем в прошлом. То, что дачу освободили и отремонтируют,
Обними и поцелуй Леничку. Я бы на твоем месте освободил бы твой высокий чемодан (переложил бы вещи куда-нибудь в другое место) и порожний с Погодиным прислал бы сюда для удобства новой укладки. А? Или это глупо?
<Конец июня 1948>
Дорогая Зина!
Когда говорили по телефону, я забыл спросить тебя, надо ли продлить путевку, и у тебя также ни слова об этом. Дай мне знать об этом