31 июля 1954
Дорогая и родная моя! Я тебе часто пишу из опасения, как бы у тебя вдруг не легли плохо карты, не разбилось бы зеркальце и, вспомнив о моей прошлогодней болезни, ты бы вдруг не забеспокоилась о том, как у нас тут и все ли в порядке.
Сегодня суббота, приехала Маруся, тихомолком положила Лене на постель пакетик конфет, а в уголок на столик – небольшой куличик, – не знала бедная, что он в Ялте. Какой чудак, он мог рассказать ей об этом предположении, когда она в последний раз его видела. Вечером, наверное, привезет Ю<рий> Мих<айлович> Ирину и Шуру. На даче тихо, чисто, хорошо, светло, просторно. Едим до отвалу. Подали счет на июнь, вскочило вдруг до 526 руб., это, вероятно, расходование электричества все время на крайнем напряжении, – напр<имер>, холодильника всегда на экстренном, исключительном делении. Но Т<атьяна> М<атвеевна> говорит, что по-другому он не действует.
Не вози, ради создателя, ничего из Крыма, у нас все поспевает и всего гибель.
Федин обронил что-то о том, будто бы в передовой «Литерат<урной> газеты» за прошлую неделю (около 27.VII) упоминается, что за границей интересуются причинами молчания нескольких человек, в первую очередь Шолохова и меня, и будто бы (так сказал Федин) наши имена стоят рядом. Я из приличия не переспрашивал и понятия не имею, правда ли это и что это такое.
Я тебе с утра собирался сообщить что-то фактическое, ради этого решил писать письмо, а теперь забыл, в чем это заключалось, – ничего, напишу в следующем письме.
Мишка невозможный, сплошные прокусы до кости над правым глазом и на правой щеке, и чуть услышит собачий лай вдалеке, несется на эти звуки как угорелый.
Сердечный привет Ларисе Ивановне. Работаю не так блестяще, при тебе временами все же бывало тише.
Крепко тебя, и Леню, и всех остальных целую.
2 августа 1954
Дорогая моя!
Это последнее письмо, что я пишу тебе. Вероятно, оно придет к тому времени, когда вы уже будете собираться обратно, и больше писать нет смысла. Телеграфируйте, когда выедете, о времени, когда рассчитываете приехать, если хочешь, чтобы мы об этом знали, а если не хочешь, приезжайте сюрпризом, неожиданно.
Вчера, в воскресенье, были и ночевали Шура и Ирина и, без ночевки, приехали Роза и Мариша Вильям[319].
Выходная Валя маленькая видела в метро в Москве, как человек с женой, маленьким ребенком и множеством чемоданов, слезая на остановке, выставил первым делом на перрон маленького ребенка и, не оглядываясь на него, бросился внутрь вагона за чемоданами, а ребенок тем временем сделал шаг назад к вагону и до половины провалился в пролет между вагоном и краем платформы. Поднялся крик, переполох, но его вытащили без последствий, и Валя только рассказывала о страхе, который всех при этом охватил.
Я по этому поводу в мыслях опять увидел тебя в таком же положении на станции Коминтерн, когда я хотел выскочить к тебе и не видел, как, т<о> е<сть> совершенно ли без вреда, тебя вытащили, но поезд уже тронулся, а когда я вернулся назад со следующей остановки, тебя уже на станции не было. Годы прошли, а я вновь во всей живости увидал твое растерявшееся, побледневшее лицо и испытал все это потрясение и ужас.
Весь женский персонал, до Зинаиды Михайловны включительно, готовит тебе чудеса садоводческого искусства на клубничной площадке. Л. остаток долга еще не отдали. Неожиданно мне пришло в голову, что может быть вы в Ялте не остались, а уехали со Ст<асиком> и Галей на пароходе в Сочи, и я совершенно понапрасну исписал тебе столько бумаги.
Крепко тебя и Леню целую, сердечный привет Ларисе Ивановне и всем остальным.