В результате я решил не выполнять эту тягостную повинность – не стал писать Ольге, а начал искать другие варианты. Я подумал, что можно отправиться в смелую и самоубийственную экспедицию по неизведанному отрезку белой пустоши. Я мог взять с собой Эберхарда. Я также задумывался о поисках золота в Амазонии, разведении скота в Аргентине, жизни с эскимосами или с маори и написании популярных этнографических исследований. Вот удивятся высоколобые академики, узнав об антропологе-самоучке, проницательном и скромном!
Я был уже немолод, но действовал, как молодой. В тридцать восемь я внезапно почувствовал, что балансирую на краю чего-то. Если бы я сделал шаг и покатился под откос, то надеялся, что по крайней мере падение окажется захватывающим.
В ту пору я много курил. Макинтайр в этом отношении оказывал опасное влияние, поскольку не расставался с трубкой, экстравагантно изогнутой, из тыквы-горлянки с пенковой чашей. У меня была неизвестного происхождения трубка из вишневого дерева с длинным чубуком. Трубку подарила сестра, которая не одобряла курение, но считала, что если уж и предаваться вредной привычке, то со стилем, и подарком я дорожил.
Как-то в сентябре мы курили в компанейской тишине, Макинтайр посмеивался над моей свежайшей фантастической идеей, когда в дверь хижины постучали. Я тотчас раскрыл книгу. Явился почтальон, норвежец по имени Стиг, благоговевший перед Макинтайром. Взволнованный своим поручением и моим присутствием, Стиг промямлил какие-то любезности и извинения. Макинтайр предложил ему войти, на что Стиг вежливо махнул рукой и сказал, что надолго отлучаться от работы не может.
Стиг достал из-за пазухи мятый конверт и протянул Чарльзу.
– Это от вашего приятеля-зверолова, – объявил он. – Я решил, что вы захотите прочесть его немедленно, и извините меня за предположение, но мне кажется, что кое-кто в лагере тоже хочет увидеть письмо немедленно. Администрация, например, – Стиг театрально подмигнул.
Что он знает или думает, что знает, о ситуации Тапио, Стиг не уточнил. Макинтайр подмигнул в ответ, поблагодарил Стига за деликатность, на которую всегда мог рассчитывать, и закрыл дверь.
– Написал наконец-то, – сказал Макинтайр. Он вскрыл конверт и сел читать письмо, почти не обращая внимания на меня.
Признаюсь, после стольких месяцев тишины я был немного подавлен тем, что не получил письмо сам. Но я утешал себя тем, что активную переписку Тапио не вел ни с кем и никогда.
Читая письмо, Макинтайр бормотал, хмыкал, хмурился. Я вглядывался в его лицо, ища подсказки. К моменту, когда он поднял голову, я чуть не умер от нетерпения.
– Ну вот! – Макинтайр мрачно усмехнулся. – Наш друг однозначно пришел в себя. По крайней мере в этом можно не сомневаться.
– И что? – настойчиво спросил я. – Как он живет? Чем занимается?
– О своих делах он пишет мало. Почти ничего. Думаю, он сам расскажет тебе, когда вы встретитесь.
– Когда мы встретимся? Тапио дал понять, что вернется сюда? Это разумно?
– Успокойся, мой дорогой Свен! Ты слишком тяжело дышишь, когда волнуешься. Так и заболеть недолго. – Макинтайр наслаждался контролем надо мной и возможностью сообщить информацию. – Вот, смотри, здесь есть постскриптум, и он касается тебя. Хочешь, прочитаю?
Я развел руками в изнеможении.
– Ну, значит, так, – проговорил Макинтайр и зачитал следующее:
Часть III
Хорошо, что я так и не приполз обратно в Швецию и не отправился в плаванье рыбаком. Моряк я, в лучшем случае, посредственный. Невежество – дело, конечно, поправимое, но я почти ничего не знаю о кораблях и плохо переношу их неестественное движение.