Военные и политические дела Австро-Венгрии

После неудачных наступлений австро-венгерской армии в Верхней Италии все больше и больше выяснялось, что придунайская монархия положила последние силы на это предприятие. У нее уже больше не было ни достаточного количества войск, ни необходимого подъема, чтобы повторить это наступление. Мы могли составить довольно ясное представление о положении австро-венгерской армии по качествам тех дивизионов, которые были присланы для поддержки нашего западного фронта. Пускать их в дело немедленно было невозможно, если мы хотели потом требовать от них дальнейшего участия в боях. Им нужен был отдых, выучка, а в особенности обмундирование. Это было признано высшим командованием армии. Все учреждения командования старались в короткое время привести в соответствующий вид королевские войска, предназначенные для западного фронта. Если цель была не вполне достигнута, то виною этого была не бездеятельность офицеров; солдаты также обнаружили большую готовность к действию.

Большие потери австро-венгерского оружия в Италии, ненадежность некоторых частей войск в политическом отношении, неуверенное внешнее и внутреннее положение страны — все это делано невозможной серьезную поддержку нашего западного фронта. Генерал фон Арц ввиду этих обстоятельств должен был в буквальном смысле слова отрывать от сердца каждую дивизию, которую он посылал. Сам он был совершенно убежден в большом значении этой помощи. Я не решаюсь сказать, были ли все австро-венгерские круги проникнуты одинаковой готовностью помогать нам, все ли так чувствовали долг благодарности по отношению к нам, как генерал фон Арц.

На австро-венгерских фронтах в продолжение лета не произошло ничего существенного. Единственное значительное военное предприятие было на албанской территории. Там годами вокруг Валлоны и к востоку от нее стояли в бездействии итальянцы со своим армейским корпусом, а севернее австрийцы. Этот театр военных действий не имел бы никакого военного значения, если бы он не был связан с македонскими фронтами. Болгария постоянно опасалась, что неприятельское вторжение западнее озера Охриды может захватить правый фланг ее армии. С военной точки зрения можно бы легко противопоставить этому отвод болгарского западного фланга из области Охриды на северо-восток. Но внутреннее положение Болгарии, как я уже упоминал, делало тогда невозможным отступление армии из этой страны. К этому присоединяется еще соревнование Болгарии и Австрии в Албании — соревнование, с которым мы едва справились.

Часто ставился вопрос, почему австрийцы не прогнали из Валлоны своих итальянских противников. Этот чрезвычайно важный для флота опорный пункт, который к тому же мог служить заградительным пунктом для Адриатического моря, можно было взять голыми руками. Для такой операции, однако, Австро-Венгрии не хватало одного условия, а именно деятельной тыловой связи с местом военных действий у Воюзы. Нельзя было базировать эту операцию на море, а сухопутные пути сообщения в этой пустынной албанской горной местности отсутствовали.

Австро-венгерские операции в Албании были как бы в заколдованном сне. Он нарушался только небольшими предприятиями. Более серьезным положение стало, когда итальянцы летом 1918 г. начали широкое наступление со стороны морского берега и до окрестностей озера Охриды. Слабые австро-венгерские связи были отброшены на север. Тотчас забеспокоились болгары в Софии и на македонской границе и потребовали вмешательства нашего высшего командования. Это вмешательство произошло в форме просьбы к высшему командованию австро-венгерской армии увеличить силу в Албании, чтобы иметь возможность провести защиту македонского фланга. Австро-венгерское командование пошло дальше и решило начать в Албании контрнаступление. Итальянцы были снова отбиты. Трудно сказать, имело ли итальянское наступление там какую-нибудь политическую или военную цель. В особенности невыясненным остается вопрос, была ли какая-нибудь внутренняя связь между этим наступлением и последовавшими позже наступлениями Антанты против центра македонского фронта. Австро-венгерское контрнаступление является делом, достойным большого внимания ввиду чрезвычайно неблагоприятных местных условий и численного перевеса врагов. Оно должно было быть отмечено нашими союзниками.

Внутренние отношения" Австро-Венгрии в продолжение 1918 г. развивались в том же опасном направлении. Необычайные затруднения в снабжении населения иногда грозили Вене прямо-таки катастрофой. Ничего нет удивительного поэтому в том, что австро-венгерские власти для получения предметов продовольствия в Румынии или на Украине прибегали к таким мерам, которые совершенно противоречили нашим интересам.

Неудивительно также, что под влиянием мрачных политических условий Австро-Венгрии оттуда все время раздавались голоса, что продолжение войны в 1918 г. невозможно для Дунайской монархии. Стремление к миру обнаруживалось все чаще и все сильнее. Я не буду говорить о том, не оказало ли тут влияние, как утверждали, чье-либо желание сыграть роль миротворца.

Летом последовала отставка графа Чернина с поста министра иностранных дел. Основанием для отставки, по словам самого графа, послужило то обстоятельство, что письма его короля к принцу Сиксту Пармскому создали между ним и его господином неизгладимый конфликт. Граф был мне симпатичен, несмотря на некоторую противоположность наших политических взглядов, которые мы оба одинаково откровенно высказывали. Я смотрел на графа Чернина как на типичного представителя австро-венгерской внешней политики. Он был умен и хорошо сознавал трудности нашего общего положения, а также умел метко критиковать слабости представляемого им государства. В его политические планы скорее входило избегнуть несчастия, чем использовать успех. Граф всегда хорошо сознавал интересы своей родины. Но, по странному противоречию, не видел, что для спасения нам нужно идти одним путем. Из этих противоречий вытекало, что он не переставал добиваться расширения сферы власти двуединой монархии даже и тогда, когда он предлагал нам, немцам, принести большие жертвы ради интересов наших союзников. Граф Чернин, как и все государственные люди этого времени, слишком низко оценивал силы своей родины. Иначе бы он весной 1917 г., вскоре после принятия своего назначения, не мог говорить о невозможности продолжать войну, хотя австро-венгерская сила еще не была исчерпана даже и после его отставки. Я не мог точно установить во время его службы, что руководило им: не мог он противиться миролюбивым стремлениям своего государя или же он их поддерживал сам, согласно своему внутреннему убеждению? Во всяком случае, граф не сознавал той опасности, которая заключалась в преувеличенном подчеркивании готовности к миру с таким врагом, как наш. Только при этом условии становится понятным, что он во время успеха наших подводных операций, во время неудачи неприятельского наступления и влияния на наших врагов государственного переворота в России потерял политическое равновесие и побудил рейхстаг принять резолюцию о мире.

Я был того мнения, что у графа Чернина по отношению к нам достаточно братских чувств, я это думал даже и тогда, когда он поставил нас перед некоторыми неожиданностями при обсуждении мирного договора в Брест-Литовске и Бухаресте. Правда, он опасался тогда, что дунайская монархия не сможет справиться в случае нарушения этих договоров, и что крик о хлебе в Вене, безусловно, заставит скоро соединиться с Украиной.

В то время как Чернин руководил внешней политикой Австро-Венгрии, мы не пришли ни к какому решению по польскому вопросу. Передать всю Польшу двуединой монархии мы считали невозможным.

С преемником графа Чернина графом Бурианом я познакомился в Плессе, когда он был министром иностранных дел до Чернина. При обстоятельности, проявляемой Бурианом во всех важных вопросах, я бы мог рассчитывать на разрешение польской проблемы в короткий срок. Но я должен откровенно признаться, что мои мысли в последующее за тем время были заняты более серьезными вещами, чем эти длительные и бесплодные переговоры.

Когда граф Буриан был снова призван на пост министра иностранных дел, вполне естественно было его стремление как можно скорее найти выход из нашего политического положения. По человечеству было совершенно понятно, что он под впечатлением ухудшающегося военного положения на западе с большим упорством стремился к миру. По моему мнению, однако, ни один из союзников не должен был выходить из рамок единого политического фронта и предлагать противнику мир. Ошибочно было думать, что от этого произойдет какое-нибудь существенное изменение для отдельного государства или для всех вместе. Турецкий великий визирь, который в начале сентября жил в Спа, относился к положению так же, как и я. Царь Фердинанд в то же время говорил, что стремления к миру его страны вне общего союза не могут приниматься в расчет. Может быть, царь догадывался уже тогда, какую незначительную роль, как сила, играет Болгария в расчетах противников.

На этом основании я не мог считать правильной австро-венгерскую попытку заключить в середине сентября сепаратный мир с Антантой. Противники отнеслись к этому совершенно отрицательно. Они слишком ясно видели наше положение, чтобы согласиться на этот мирный договор. Вопрос о дальнейших жертвах людьми не играл для них никакой роли. Опасение, что мы, немцы, скоро оправимся, если нам дадут хоть на один момент передышку, совершенно завладело умами наших врагов. Так сильно было впечатление, которое производили, а может быть, и теперь производят на наших противников наши успехи. Это дает нам право гордиться, вопреки тому что с нами случилось тогда и что еще должно было случиться.

Навстречу концу