Ретт быстро учится, и его задница приподнимается, так что могу стянуть джинсы с его бедер.

― Сними платье, ― тихо произносит он; от тембра и тона его голоса у меня мурашки бегут по коже. Ретт наблюдает за мной из-под полуопущенных век, они полны похоти. Полны тоски и желания, когда холодная металлическая молния моего платья со свистом проносится по дорожке.

Ретт подтягивается на руках, наблюдая за мной, следя за моими движениями, как голодный в ожидании следующей трапезы. Я слежу за линиями его тела, за тем, как он устраивается на столе, начиная с икр, поднимаясь по его ногам, когда он сидит, скрестив ноги, на столе. Через выпуклость в боксерах, через четко очерченный пресс. Его твердые, как камень, грудные мышцы. Эти невероятные непреклонные плечи.

Раздутые ноздри. Серьезное выражение.

У меня слюнки текут при виде того, как он сидит рядом с тортом, зная, что с ним неизбежно сделают.

Я поправляю черное платье на груди; оно бархатисто скользит по коже, так медленно, как только можно, пока прохладный воздух из столовой не касается обнаженного живота. Дрожу, когда стою перед ним в одних трусиках-стрингах, черных и едва заметных.

Подползая к нему через стол, седлаю его колени так, что мы оказываемся лицом друг к другу, мои груди касаются его груди. Мы оба стонем. Гигантские медвежьи лапы Ретта хватают меня за задницу, притягивая к себе, пока я наклоняюсь в сторону, погружая два пальца в торт.

Намазываю глазурью сиськи и выгибаю спину, чтобы он мог слизать ее. Парень сжимает мою задницу, когда сосет, очищая мои соски языком. Пробует на вкус шею. Облизывает мою челюсть.

Медленно его рот скользит по моей обнаженной плоти, жар от его дыхания и текстура его языка создают преждевременные волны удовольствия внизу. Это заставляет бедра вращаться у него на коленях, выравнивая щель поверх его нижнего белья, зубы волочатся по моей нижней губе от удовольствия.

― Что тебе больше нравится? ― спрашиваю я. ― Печенье или торт?

Ретт утыкается носом мне в декольте, обнюхивает, кладет руки мне на спину.

― Я всегда буду выбирать печенье.

― А если я попытаюсь переубедить тебя?

― Можешь попробовать.

Я слезаю с его колен. Окунаю палец в маслянистую белую глазурь, провожу им по внутренней стороне его бедра. Наклоняюсь и лижу ее, жадно поглощая, бесстыдно. Размазываю еще на головке его члена, наклоняясь, чтобы облизать. Втягиваю кончик снова и снова, пока он не начинает стонать, большая рука убирает мои волосы с дороги, чтобы он мог наблюдать.

― Черт… черт. ― Его глаза остекленели и затуманены, зубы царапают нижнюю губу. ― Черт, ты такая сексуальная. Боже, не останавливайся.

Я не останавливаюсь, не тогда, когда его пальцы находят путь к моим волосам, дергая.

Наслаждаюсь удовлетворением, властью. Способностью сводить его с ума и заставлять умолять. Чтобы довести этого огромного, сильного мальчика до его самого слабого места. Сделать его уязвимым.

― Лорел. ― Он тяжело дышит, задыхается. — О, д-детка, п-позволь мне… я должен быть внутри тебя.

Детка. Внутри тебя.