Собственно, совета никто не назначал — общий сбор произошел автоматически. Нойоны давно усвоили: после боя их суровому хунтайджи всегда есть что сказать приближенным. Каждый из них занимал не последнюю должность в войске. В шатре повелителя собрались сейчас все, за исключением сгинувшего в пучине первого столкновения бахадура Тэлмэна.

Нойоны усиленно пытались разгадать ход мыслей повелителя. С одной стороны, поводов для расстройства было несколько: чертов поединок проигран, ущелье до сих пор не взято, казахи продержались еще один день. С другой стороны, сегодняшние потери не идут ни в какое сравнение со вчерашними. Ойраты сумели подстроиться и повернуть навязанные противником правила себе на пользу. К тому же казахи, похоже, лишились главного козыря — ружей. Снаряды иссякли еще до окончания битвы. Это очевидно.

Так о чем же думал хунтайджи?

А Батур был немало обеспокоен. Прежде всего, тем, что в казахское войско пришло первое подкрепление. Опоздай оно ненадолго — и ойраты встретили бы свежие силы противника уже с другой стороны ущелья, где их конница обрела бы истинную мощь. Не исключено, что за ночь лагерь Жангира разрастется еще больше. Не об этом ли предостерегал его дух? Может, действительно не стоило сейчас соваться к казахам, чтобы прогнать их с богатых пастбищ?

И еще одна мысль не давала Батуру покоя: какого демона забыл в его стане манчжурский прихвостень Билгутэй? Неужели Абахаю необходимо знать, как кочевники воюют друг с другом? Вряд ли. Если б его интересовал только поход, он не стал бы навязывать своего человека. Вывод напрашивался один: Билгутэю поручено разузнать как можно больше об ойратском войске. Призрачный «братик» что-то говорил о манчжурских обезьянах. Только вот что?

Как ни старался Батур вспомнить, память предательски молчала. Перед глазами всплывал лишь полупрозрачный лик мерзкого головастика. Даже явившись в воспоминаниях, дух вызвал у него приступ животного страха.

Хунтайджи невольно передернулся, и тут ему в голову пришла одна мысль: «А не настало ли время вывести гадюку на чистую воду?»

— Билгутэй! — нарочито жизнерадостно позвал он.

— Я здесь! — с готовностью откликнулся нойон.

— Подойди ближе! Я хочу видеть тебя.

Билгутэй приблизился к невысокому деревянному трону и склонил голову в неглубоком поклоне.

— Не желаешь ли ты взглянуть на трупы наших врагов? — пристально глядя на перебежчика, спросил Батур. — Будет, что рассказать потом своему новому повелителю.

Чуть замявшись, Билгутэй ответил:

— Прости, Эрдэни, но я не понял тебя.

— Неужели с переходом на службу к Абахаю ты забыл родной язык? Может, мне теперь нужно объясняться с тобой по-манчжурски?

— Нет, я не забыл родного языка, — обиделся нойон. — Мне непонятен сам смысл твоих слов.

Хунтайджи усмехнулся в аккуратно подстриженные тонкие усики и продолжил:

— Смысл моих слов прост: я хочу предложить тебе отправиться на прогулку к ставке казахов. Своими глазами увидишь моего главного врага — Жангира. Передашь ему мое предложение. А заодно узнаешь, каково казахам пришлось сегодня. Много ли их осталось, ожидается ли еще пополнение. Если, конечно, ты…

— Если что? — не выдержал паузы Билгутэй.

— Ты волен отказаться, — спокойно объяснил Батур. — Ты ведь теперь на другом поводке, так что рисковать тебе незачем.