Я немного поклонился, как будто на службе.

– Вы работаете с этим художником в Египетском павильоне? Он хорошо с вами обращается?

– Обо мне правда хорошо заботятся. – Мне было трудно продолжать разговор. У меня было множество вопросов к этому человеку, но между нами стояло что-то недосказанное.

– Вы не чувствуете… беспокойства по поводу своей работы?

Меня никогда так прямо об этом не спрашивали. Мой ответ, хотя я сам этого еще не понимал, оказался столь же прямолинеен.

– Да. Да, я думаю, иногда меня что-то беспокоит.

– Но вы все еще продолжаете?

– Я… то есть я думаю…

– Прошу прощения, мистер Понеке, я причинил вам неловкость. Такова моя профессия – всегда задавать неловкие вопросы.

Я пробормотал возражение. Этот тип умел произвести впечатление.

– Я не хочу так вас обременять – вы кажетесь смышленым молодым человеком. У вас есть гордость и ум. Я лишь должен спросить «почему»?

– Почему?

– Я хотел спросить то же самое у группы оджибве[67], которых демонстрировали в Павильоне всего пару лет назад. Как и вы, они производили впечатление… у них было достоинство.

– Да. Возможно, именно поэтому.

– Почему вы позволили себя демонстрировать?

– Чтобы продемонстрировать наше достоинство.

– Да. Понятно. Однако не могу утверждать, что убежден, что подобные выставки служат именно этой цели.

Я тоже не мог этого утверждать.

– Но разве это не сближает публику с нами, сэр? Возможность увидеть, что мы похожи на них?

– Или поглазеть на выставочные экспонаты. Капризы природы. Пережитки другого отрезка того, что им нравится считать своей собственной историей.