Сморщившись, лис ткнул пальцем в сторону кошеля, и один из бугаев послушно развязал тесемку, принявшись пересчитывать. Золотые монеты! Десять, двадцать, тридцать... Маловато, но даже так, я прекрасно понимал, почему остальные посетители, изо всех сил делающие вид, что им неинтересно, поглядывают на стол толстяка.

— Что-то в этот раз маловато, — фыркнув, сказал молодой мужчина, одернув жилетку, подсаживаясь ближе и положив свой кошель рядом с первым. — Неужто проиграли?

— Что вы, что вы! Сердечко-то не каменное, устал вас обыгрывать, дорогой, — расплывшись в, казалось, улыбке на все тридцать два зуба, жрец положил руку на край ларя. — Приступим?

— Извольте, — повязав платочек на шею, сняв одну перчатку и положив тряпочку на колени, лис кашлянул и принялся употреблять изыски, тогда как толстяк просто глотал все, лишь косточки звякали о подставленные тарелки. Чавканье заглушило даже разговоры, или просто все перестали говорить, болея за кого-то в этом странном состязании.

Минут пятнадцать — и вот уже лис шумно дышит, склонившись над тарелкой с недоеденным салатом, тогда как толстяк вылизывает последнюю тарелку.

— Я победил, а ты — проиграл, — промокнув губы рукавом, толстяк потянул руку к оставленному лисом кошелю и заграбастал оба, закинув в карман. — Ждем-с вас в другой раз, тренируйтесь больше.

— К-конечно, — обмахивая лицо платочком, лис кое-как встал и, придерживаясь за живот, медленно вышел из заведения, пока некоторые из посетителей менялись деньгами, подтрунивая над проигравшими.

Я, раззадоренный ароматами, еле выдержал и, вскочив с места, шлепнулся на сиденье напротив толстяка, вынудив его напрячься, а рядом со мной вдруг возник практически невидимый силуэт, выдаваемый лишь волнистым искажением интерьера возле него. Шлепнув монетку на стол, я улыбнулся.

— Играем?

— Ты кто, парень? — помахав рукой невидимому охраннику, жрец прищурился так сильно, что его глаза стали походить на щелки среди месива плоти.

— Так уж ли то важно? Вам не нужен золотой, Ваше Высокопреосвященство?

— Как не нужен, нужен, конечно, — рассмеявшись, толстяк погладил положенную мной монетку, оставив на ней жирные следы. — Деньги любят счет, а у тебя считать нечего.

— Пусть так. И все же?

— Играем, играем, — отмахнувшись, толстяк, кряхтя, выудил из кармана монетку и швырнул рядом с моей, после чего подозвал нервничающего владельца «Бочонка», проклинающего меня на чем свет стоит, и тот выложил перед нами по несколько больших бокалов прохладного эля и сухарики.

— Ничего, что вы уже кушали? — уточнил я.

— Ах, мне несложно дать фору молодежи. Приступим! — разлыбившись, жрец ссыпал сразу половину тарелки себе в рот, став хрустеть и прихлебывать эль, пока я тихо-мирно жевал сухарики, запивая пивом.

Одна кружка, вторая. Наблюдая за мной вполглаза, жрец нахмурился и стал двигать челюстями усерднее, пока я закидывал кусочки хлеба и размачивал элем с третьей кружки, замедлившись.

Ссыпав остатки закуски себе в рот, жрец начал остервенело хлестать пиво, но я в это время за пару глотков осушил все оставшиеся стаканы.

— Усе, — промокнув губы салфеткой, я притянул к себе вторую монетку.

Толстяк насупился и, подозвав гнома, шепнул ему, чтоб принес мне еды с оставленный лисом ларь размером.