Как и в случае с угрозой кораблекрушения «Коганэимару», Миядзаки снова прибегает к сверхъестественному и снова к матери Поньо Гранмамарэ, на этот раз через разговор с Рисой. В счастливой концовке фильма две матери при поддержке довольно взволнованного Фудзимото решают, что, если Соскэ согласится принять Поньо во всех ее проявлениях – как рыбку, наполовину рыбку или человека, – то «баланс в природе восстановится». Затем Гранмамарэ спрашивает Соскэ, готов ли он любить Поньо такой, и он убеждает ее, что готов. Потом Гранмамарэ спрашивает Поньо, готова ли она отказаться от своих магических способностей, чтобы стать человеком, и она охотно соглашается.

После этих слов морская богиня объявляет: «Равновесие природы восстановлено». Фильм заканчивается фантастической финальной сценой, в которой Поньо в обличье рыбы взлетает в облака, возвращается на землю в обличье девочки и целует Соскэ в щеку.

В «Поньо» много замечательных деталей. Роджер Эберт, которому не понравился «Ходячий замок», назвал «Поньо» «поэтическим, захватывающим произведением»[306]. Живость и виртуозность рисованной анимации (выполненной в основном самим Миядзаки), а также очарование и динамичность персонажей оценили зрители всего мира. Оптимистичная песня в финале фильма стала хитом, словно вобравшим в себя динамизм и жизнерадостность героини.

В фильме продолжается и критика родителей среднего возраста из «Унесенных призраками». Риса и Коити далеки от крайне материалистичных родителей Тихиро, похожих на свиней, но они также далеки и от чувствительных родителей из «Тоторо» и «Ведьминой службы доставки», оказывающих детям поддержку. Поведение Рисы, в том числе сцены экстремального вождения и пьянства на почве того, что муж не вернется домой к ужину, характеризует ее поколение с той стороны, которую мало кто отважился бы показать в семейном фильме, тем более анимационном. Риса явно любит Соскэ и, что замечательно, принимает неожиданное появление Поньо в их жизни, но также кажется недостаточно зрелой. Как мы уже отметили ранее, Коити – любящий, но по сути отсутствующий в жизни семьи отец – служит образцом современной японской мужественности, и в, частности, отцовства.

Жуткое предсказание катастрофы на Фукусиме предвосхищает темноту реальности. Волны и ветер, в фильме эстетически приятные, – в реальности обратились в мрачные бурлящие потоки, обрушившиеся на Фукусиму. Даже вторжение Поньо в подводный тайник ее отца-волшебника и то, как она открывает бутылки с эликсирами, из-за чего происходит красочное морское извержение, – всё это кажется необъяснимым предсказанием аварии на атомной электростанции.

Таким образом, обещание Соскэ любить Поньо «и рыбкой, и наполовину рыбкой, и человеком» предполагает принятие различий – мощное посыл обществу, где высоко ценится соответствие неким нормам[307]. Также оно напоминает «Принцессу Мононоке», где существа всех форм принимаются как часть более крупного порядка анимистического мира.

И все же общее впечатление от фильма довольно сложное. Даже если мы не согласны (а я не согласна) с Сугитой в том, что вторая половина сюжета происходит в постапокалиптическом мире мертвых, сильный оптимистичный финал с участием божественного и магического, приводящий к космическому разрешению, становится неожиданностью. Этот счастливый конец, напоминая оптимистичное окончание «Ходячего замка», кажется, идет вразрез с неоднозначными и заставляющими задуматься финалами многих других работ Миядзаки. Несмотря на отсылки к реальному миру, фильм в итоге кажется более фантастическим, чем все предыдущие работы режиссера, даже когда фантазия внезапно заканчивается согласием Поньо лишиться магических способностей и принять человеческий облик навсегда. Такая концовка сильно контрастирует с «Ведьминой службой доставки» или «Ходячим замком», где магические персонажи остаются при своих способностях.

Возможно, сам Миядзаки отказывается от магии и имеет в виду, что людям нужно уметь справляться с трудностями в реальности без всякого волшебства. Такой подход соответствует новому направлению в мирах Миядзаки, как и тот факт, что его следующий и (на данный момент) последний фильм станет исторической работой «Ветер крепчает», где едва ли находит отзвук фантастика. Реалистичная картина «Ветер крепчает» резко контрастирует с «Поньо» – фильмом, до самой кульминации наполненным потусторонними явлениями, от сверхъестественных способностей Фудзимото, Гранмамарэ и Поньо до устрашающих природных сил ветра и волн.

Интенсивное проявление магии и колдовства в «Поньо» можно рассматривать как своего рода театральный, оперный финал. Подобно Просперо из шекспировской «Бури», который грустит о том, что «окончен праздник», в котором «актерами были духи», «растают тучами увенчанные горы и горделивые дворцы и храмы», Миядзаки одновременно празднует освобождение и разрушает волшебство, которое сам создал. В конце «Поньо» перед нами предстает прекрасный безмятежный мир, где люди-актеры сами превращаются в духов, пешек, несущихся по волнам судьбы.

Возможно, даже неудивительно, что в этой поздней работе Миядзаки пересекает не только пространство, но и само время, отправляясь в раннее детство и в эпоху первозданного моря. Такая временная регрессия напоминает «Затонувший мир», научно-фантастический роман Дж. Г. Балларда 1962 года, также основанный на апокалиптическом потопе, при котором мир вернулся в триасовый период, где покрывающий землю океан населяют чудовищные рыбы и рептилии. Последние оставшиеся в живых люди, потерявшись во всеобъемлющей пелене, похожей на сон, время от времени плавают на лодках и осматривают свою затопленную цивилизацию. Главный герой Балларда с большой долей самоосознания замечает: «Возможно, эти затонувшие лагуны просто напоминают мне о времени, проведенном в материнской утробе»[308].

Сугита упоминает, что белая мембрановидная структура, защищающая персонажей под водой в конце фильма, напоминает утробу[309]. И в самом деле, вся волшебная вторая половина картины говорит о возвращении в утробу или, как минимум, к бессознательному. В работах Миядзаки всегда сильна тема детства, а «детство» в «Поньо», связанное не только с людьми, но и с самой землей, говорит о том, что режиссер открывает неизведанные глубины своего собственного сознания и преподносит зрителю поистине «пышные и чудные сокровища» – возвышенные, мощные и по-прежнему непостижимые. В фильме предпочтение отдается богатому и насыщенному прошлому, а заканчивается он удивительно скромным видением будущего, в которое нас в буквальном смысле приведет маленький ребенок.

15. «Ужасный ветер». «Ветер крепчает»

Прошлое – чужая страна. Там всё по-другому.

– Л. П. Хартли

20 июля 2013 года Миядзаки объявил о выходе своего последнего фильма «Ветер крепчает». В длинном интервью он признавался Ёйти Сибуе, что работа над картиной была просто «адской… Целый день я рисовал, а ночью думал: «Теперь мне придется всё это выбросить». Подобный недостаток уверенности кажется необычным для режиссера с таким большим количеством триумфов, но Миядзаки ощущал свой возраст. Он жаловался на ухудшение зрения и боли в пояснице. Он чувствовал себя отчужденным от молодых людей в студии, которые казались «ленивыми», «лишенными идеалов» и неспособными рисовать, основываясь на реальной жизни, а не глядя на нее через экран[310].

Возможно, на него давила тема фильма. Впервые в своей карьере Миядзаки снял картину, которая технически не является фантастикой. Он заявил, что после землетрясения 2011 года и финансового кризиса 2008 года он больше не может «заниматься фантастикой… Это будет неправда»[311].

Тогда он обратился к прошлому, в частности к самому спорному времени в японской истории, предшествовавшему вступлению страны во Вторую мировую войну и появлению величайшего японского военного самолета – «Мицубиси Дзеро». Тем не менее «Ветер крепчает» – не обычная военная драма, здесь нет сцен сражений, а главный герой фильма – скромный, но гениальный инженер, который создает «Дзеро» не ради службы родине, а просто «чтобы сотворить нечто прекрасное», спроектировать самый современный и самый мощный самолет того времени.

«Ветер крепчает» – прекрасная картина, в которой мир Миядзаки отражается сквозь призму романтических стремлений самого режиссера, его идеологических тревог и фундаментальных ценностей, гораздо в большей степени, чем передается исторический сюжет. Здесь нет явной фантастики, зато присутствуют сновидения и другие образы из воспоминаний, служащие альтернативой миру, где растет милитаризм, пропасть между богатством и бедностью, а также международная напряженность, которую ощущала Япония в 1930-х гг.

В этом фильме мы любуемся упоительными образами горячо любимого Миядзаки европейского мира: итальянскими деревнями, над которыми кружат собранные вручную самолеты, незабываемами картинами гигантского немецкого авиационного завода, сквозь высокие окна которого пробивается зимний свет; но самые потрясающие из них – тщательно детализированные и переосмысленные отражения довоенной Японии. Брат с сестрой плывут на лодке через реку на закате. Очаровательная девушка в кимоно стоит и смотрит на классический японский сад. Мальчик мечтает летать над черепичными крышами и ивовыми улочками традиционного японского городка. А в одной чрезвычайно пронзительной сцене западные и японские гости собираются вокруг пианино на шикарном курорте в Японских Альпах и исполняют радостную и одновременно грустную немецкую песню «Das Gibt’s nur Einmal» («Такое бывает лишь однажды»).