— Бывает… пробой, — повторяю я с трудом, больше по инерции, и прочищаю горло. — Бывает… Можно встречный вопрос?

Леонидас поворачивает в мою сторону ухо.

— Д-да. Ну… про Веронику Игоревну. — Я снова прочищаю горло, которое будто забили паклей. — Вы не знаете, когда она вернется?

В кабинете повисает молчание. Утихла и жутковатая зимняя гроза, и небо светлеет за холмом кладбища. Все тише шатаются березы, все реже молнии рвут черные облака. Леонидас еще пару секунду смотрит в свои бумаги, которые блиндажным накатом вздымаются над столом, затем моргает и выпрямляется.

— Хочу напомнить, что в классе присутствуют люди, — Олеся поднимает руку и обдает меня выразительным взглядом, — которым оценки нужны.

— Иди в баню, — шепчу я.

Олеся показывает розовый язычок.

— Вероника Игоревна… — Леонидас, не замечая наш с Олесей обмен любезностями, встает и забирает у первой парты экскурсионный список. — Не переживайте, все войдёт в привычную колею.

Леонидас некоторое время молчит, наконец улыбается.

— Судя по этому листку я должен сказать, хочу пойти в кино с Шупарским или нет.

Шупарский розовеет и бурчит «это не вам».

— Что до Вероники Игоревны, — продолжает Леонидас, — то со следующей недели мы скорректируем расписание так, что химию у вас буду заменять я, а физику — Станислав Федосович. Я вообще считаю, что не дело, чтобы такие важные предметы вел один учитель.

По рядам пробегают шепотки, и снова воцаряется тишина, в которой четко слышны шаги в коридоре. Мой телефон мигает, отображая еще один ответ на сообщение Мухоноса: на этот раз удивленный смайлик присылает Павликовская. Следом загорается «мамадорогая» от Радченко. Под сердцем у меня щекочет от любопытства.

— Артур, — Леонидас делает вопросительное лицо, — больше не добавишь к своему ответу?

Слушайте, это уже действительно похоже на допрос. И, да, Веронике Игоревне я бы сказал больше. Например, что молния — типичная разрядка сферического конденсатора, что керамические «непроводники» позволяют менять емкость, как по волшебству, а ионистор это ГОСПАДИБОЖЕ не транзистор. Но то Веронике Игоревне. Ради Леонидаса — «найн», ибо в голове у него одни прически и социальные нормы, а замены через неделю-две кончатся, и все вернется на круги своя.

Я неопределенно дергаю плечом.

— Как угодно. Непроводник, «на секундочку», — Леонидас пародирует мою интонацию, — называется диэлектриком. Это не физика, милый друг, это… диванная физика какая-то. На четвёрку с минусом.

Лицо у меня вспыхивает, под мышками выступает пот. Я растерянно спрашиваю у Леонидаса «почему?», но это короткое слово тонет в шуме — ибо после секундной заминки класс взрывается аплодисментами и воплями.

— Наконец-то! — кричит Мисевра. — У Арсеньева четыре по физике! Я дожила до этого! Я дожила!

Меня разрывает от возмущения. Умом я понимаю, что отвечал не слишком охотно и бодро, отвечал с пренебрежением, имея в голове, как пару дней спустя выйдет Вероника Игоревна… но, блин, отвечал!