— А ты-то что тут забыл, матрос? — спросил Жан. — Я думал, тебя нет в живых. И тут на суде начинаешь петь мне хвалебные песни! Где ты сейчас?

— Да на мельнице, где же еще! Нанялся мастером на все руки. Вместо Фолле. Хожу за лошадками мадмуазель Клер, она так добра ко мне, и невеста у меня есть — Раймонда, служанка. Самая красивая девушка в долине!

Жан невольно улыбнулся. Видеть Леона живым и здоровым — это, конечно же, ободряло.

— Тебе тоже повезло! Когда у меня на глазах «Бесстрашный» развалился и ушел под воду, я думал, пришел наш последний час. И вот мы с тобой стоим и болтаем как ни в чем не бывало!

Покраснев до корней своих рыжих волос, Леон положил руку Жану на плечо:

— Мы ведь так крепко дружили на этом чертовом сейнере, помнишь? Я нарочно вышел тебя встречать, у меня есть что сказать… Ты не должен злиться на мадмуазель Клер, что так паршиво вышло с письмом! Или тогда и на меня злись тоже! Можешь меня стукнуть! Ну, давай, бей!

— Прекрати! — буркнул Жан.

— А выслушать придется! Разве она виновата, что я притопал на мельницу, поверив всему, что ты мне рассказывал о своей нареченной? И вдруг она говорит, что ты живой и что у тебя семья в Нормандии. Я чуть не спятил от радости. И говорю ей: «Надо обязательно ему написать! Чтобы у Жанно да не нашлось для меня работы? Мадмуазель Клер, добрая душа, рада оказать мне услугу. Помогла написать письмо, дала адрес. Строго наказала ни с кем в деревне не болтать, отправить письмо — и домой. А болван Леон не придумал ничего лучше, чем толкнуть какого-то буржуа, и тот поднял с земли конверт! Не иначе как сам черт тут замешан — чтоб я попал как раз на того проклятого шпика!»

Жан упрямо покачал головой. Пытаясь ее защищать, Леон оказывал Клер медвежью услугу. Неожиданное событие оборвало разговор, который мог кончиться только ссорой. Серый зверь с разверстой пастью, прищурив желтые глаза, несся к ним. Из-под мощных лап летели комья мокрого снега.

— Соважон! — крикнул Жан.

Пес положил ему лапы на плечи, едва не опрокинув. Элегантный костюм в тонкую полоску украсился пятнами грязи. Соважон неутомимо лизал Жану лицо, подвывая от восторга. Пришлось передать пакет, который он держал в руке, Леону.

— Славный пес! — прошептал он. — Ты еще больше вырос! И ведь узнал меня, почуял!

На этот раз Жан заплакал, испытав прилив острой грусти. Соважон — это было лучшее в его прошлом, верная тень, следовавшая за легкими шагами Клер… Он воскликнул прерывающимся голосом:

— Леон, будь другом! Я не могу идти на мельницу. Сил нет, у меня и так на душе кошки скребут! Очень уж хорошо мне было здесь когда-то. Приведи мне мою девочку, ладно? Вечером через Пюимуайен проходит дилижанс.

Мы с Фостин переночуем в гостинице. Я пока трачу денежки Жиро, но долг обязательно отдам.

— А вот это дудки! Бедный мсье Базиль, который не встает, потому что болен, ждет тебя, как второго пришествия! И ты уедешь, не повидавшись с ним? Он говорит, у него к тебе важный разговор.

Жан сдался. Отряхнул, как мог, грязь с пиджака и штанов и поплелся за Леоном.

— Я никого там не знаю! — сокрушался он на ходу. — Что я скажу этим людям?

— Не переживай, хуже, чем в тот шторм у Новой Земли, не будет! Вот это были волны! Только, Жанно, с таким лицом в гости не ходят. Если мы оба остались живы, то, верно, не без причины. А помнишь, как мы отмечали Рождество на «Бесстрашном»? Вот было веселье! Пели, распивали пиво!

— А потом кое-кого так рвало, что чуть за борт не свалился! — подхватил Жан. — Хороший из тебя вышел матрос!