Окно, выходившее на площадь Аль, где ездили фиакры, экипажи, а иногда и блестящие автомобили, было открыто настежь. Вокруг здания под металлической крышей торговцы морепродуктами, домашней птицей и цветочники уже расставили свои прилавки.

Морозный воздух пьянил Жана, истосковавшегося по свободе и широким просторам. Он все не мог поверить в столь значительную перемену в своей жизни. Помилование! «Вы теперь — свободный человек!» — все повторял адвокат. Никогда больше не придется ни лгать, ни прятаться. И он теперь сможет достойно воспитывать дочь, на виду у всех.

Бертран приехал за ним в тюрьму Сен-Рок. В гостинице «Золотой фазан» он дал хорошие чаевые портье, который с тревогой поглядывал на Жана. Вид у того и вправду был… непрезентабельный.

— В вашем номере есть ванная, — сказал мэтр Жиро, пребывая в до странности приподнятом настроении. — Я купил вам костюм, нательное белье, рубашку и туфли. У нас одинаковая комплекция.

Предусмотрительности адвокату хватило и чтобы обеспечить освобожденного средством от вшей, гребешком, щеткой для волос и бритвенными принадлежностями.

— А когда приведете себя в порядок, — улыбаясь, продолжал Бертран, — можем вместе поужинать. Кухня в гостинице хорошая.

Но это предложение Жан отверг. Ему хотелось побыть одному.

— Ладно. Попрошу, чтобы ужин подали вам в номер, часам к девяти. Завтра довезу вас до моста, где дорога сворачивает к поместью. Вы не передумали навестить Фостин?

— Я еду ее забрать, — резко поправил его Жан.

Мужчины попрощались. Вздохнув с облегчением — наконец предоставлен сам себе! — бывший узник исправительной колонии Ла-Куронн осмотрел комнату с удобной мебелью и огромной кроватью. Вышитое покрывало алого атласа, большие мягкие подушки, ванна, медные краники, горячая вода — все это было словно из другого мира. На ферме Шабенов он мылся на улице в большой лохани, ледяной водой и куском желтого, пахнущего глицерином мыла. Так же было и когда он жил у Базиля.

Целый вечер Жан оттирал с кожи грязь, избавлялся от вшей, кишмя кишевших в его густых темных волосах. Потом заснул, нагой, на шелковых простынях.

Утром он обозрел в зеркале нового Жана Дюмона. Костюм был словно на него сшит, рубашка тоже. Туфли — немного тесноваты. Усы и бороду он сбрил и уже об этом жалел.

«Крошка Фостин не видела меня без растительности на лице! Что, если она меня не узнает?»

Как бы он был счастлив, если бы не эта тяжесть на сердце, которую оставили смерть Жермен и непроизвольное, глупое предательство Клер! Но даже несмотря на это, он полной грудью вдыхал декабрьский воздух, ощущал запахи города. Бертран должен был приехать за ним в полдень.

Жан сунул руки в карманы пиджака, чтобы выглядеть увереннее. И удивился, обнаружив в левом кармане конверт. Там были деньги.

— Ну это уж слишком! — буркнул он. — Я не собираюсь жить на его подачки! Буду пахать день и ночь, но на хлеб себе и Фостин заработаю!

В конверте обнаружилась записка: «Прогуляйтесь по городу и подумайте о подарке для дочки. А деньги вернете в свое время. Б. Ж».

Такая забота тронула его, хотел он того или нет. Пришла странная мысль: если бы Клер вышла не за Фредерика, а за Бертрана, она бы вскоре его полюбила… У адвоката, бесспорно, добрая душа, и он очень деликатен. Бывший заключенный решился выйти в город, тем более что до отъезда был еще час. Портье низко ему поклонился — не узнал.

В магазине игрушек Жан приобрел фарфоровую куклу с набором платьев в картонной коробке. Продавщица, зрелая дама с приятным лицом, мило ему улыбалась. Подавая ей деньги, Жан осознал, что решительно перечеркивает тем самым свое прошлое отверженного. Весь мир был ему открыт: другие города, сотни девушек, готовых его любить, новые, невиданные прежде пейзажи — и не нужно бояться, прятаться. Это все меняло.

Он прошелся по улице Пост, по городскому саду, постоял возле фонтанов, полюбовался деревьями, среди которых были весьма примечательные, — такие, как громадный кедр возле круглой башни. Матери семейств, окруженные детворой, улыбались ему. Старик, сидевший возле памятника, попросил милостыню. Жан дал ему несколько су, принятые с благодарностью.