Вечером первого марта императорский поезд с царскими орлами прибыл в Псков. На перроне Романова встречали губернатор, чиновники и свита с императорского поезда. Генерал-адъютант Рузский позволил себе прибыть к поезду с опозданием и без почетного караула. Свита, не увидев пышной встречи и заметив дерзкую выходку генерала, стала возмущенно перешептываться и недоуменно пожимать плечами. Она посчитала такой прием его величеству оскорблением.
Невысокий седой генерал, нарочито медленно прошел к поезду и, бросив неприязненный взгляд на царскую свиту, исчез в вагоне императора. Там генерал привычно выпятил грудь и вытянулся, чтобы казаться более воинственным. После обмена приветствиями государь рассказал генералу, о возникших перипетиях в дороге и, пригласив генерал-адъютанта на обед, расстался с ним. И когда Рузский выскочил из вагона, свита бросилась к нему с расспросами.
— Николай Владимирович, вы выступите против революции?
— У армии есть дела поважнее, мы всецело заняты войной.
— Господин генерал, вы не будете защищать нас от бунтовщиков?
— Для вас будет лучше, если вы сдадитесь на милость победителей.
— Что-о-о? Как вы можете так говорить?
— Вы не с того голоса начали песню! Разве не будете честь императора отстаивать?
Генерал ничего не ответил. Похолодевшая от ужаса свита переглянулась и поняла, что им не стоит питать иллюзий насчет командующего Северным фронтом, потому что никакой поддержки с его стороны не будет. Среди придворных раздались возгласы изумления и тревоги. Их поразило то, что они услышали от Рузского. Следом возникла непонятная тишина.
Царские служащие собирались за стол долго и нудно. На обеде император почти не притронулся к еде. Ему, собственно, было не до этого. И сон, и аппетит у него пропали. Ники несколько раз ловил себя на мысли, что он теряет ощущение реальности от происходящего. Но от чашки чая он все же не отказался. Романов авпил чай, встал из-за стола и притронулся салфеткой к усам, затем обвел тусклым взором лица присутствующих и остановил свой взгляд на Рузском.
— Я буду ждать вас через час, — строгим голосом объявил ему Ники и быстрым шагом покинул вагон-столовую.
Обед в отсутствии императора прошел уныло и скучно. Но свита, не испытывающая голода, ела так как будто весь день физически работала на свежем воздухе. И время от времени, вытирая обильный пот, вполголоса вела непринужденные разговоры о погоде, о скорой весне, старательно избегая упоминаний о революции. Когда все разговоры наскучили, свита, уткнув сосредоточенные глаза в тарелки, умолкла.
После обильной трапезы командующий Северным фронтом явился в зеленый кабинет императора.
— Разрешите войти, ваше величество?
— Входите, Николай Владимирович, — разрешил Ники. — Доложите обстановку в столице и на фронте.
— Ваше величество, сказать, что обстановка в Петрограде осложнилась — это не сказать ничего. Она близка к катастрофе. Сегодня восстание охватило Москву и Кронштадт.
Император покосился в его сторону и неприметно поморщился. Он выслушал доклад командующего хмуро. Во время встречи адъютант Рузского принес телеграмму из Могилева от генерал-адъютанта Алексеева, в которой просил от императора высочайшего акта, чтобы успокоить ситуацию в стране и назначить ответственное правительство во главе с Родзянко. После прочтения телеграммы император понял, что теперь ему больше не на кого опереться, и что без надежной поддержки со стороны ему нелегко будет одолеть заговорщиков. К тому же министр внутренних дел и военный министр не подавали никаких надежд, что смогут справиться с возникшими беспорядками в Петрограде, Москве и Кронштадте.
Начались сложные переговоры по выходу из тяжелой политической ситуации, возникшей после волнений в столице. Рузский с горячностью стал доказывать Романову о необходимости реформ и назначении ответственного перед Государственной Думой правительства. Императора одолели тяжелые раздумья. Ему было нелегко решить с одного маха этот вопрос. Идет большая европейская война — как он может в этих условиях отойти от государственных дел? Это же сродни предательству. В течение нескольких часов Романов раздумывал над острой проблемой. И он никак не мог отойти от горячих дел.
“Только не отрекайся, Ники! — горячо прошептал про себя Матвей. — Отречение погубит тебя, твою семью, а империи принесет неисчислимые страдания. В стране возникнет хаос, погибнет огромное количество людей”.
Но император все же решил для себя трудный вопрос.