— Нет, нет, не стоит беспокоить больных детей. Я с ними в другой раз повидаюсь.

Министр юстиции беспрестанно теребил рукой пуговицу явно не зная, как ему вести себя в присутствии бывших царских особ.

— Как ваше здоровье? Как чувствуют себя дети? — участливо спросил Керенский, глядя на бывшего царя с чувством большого уважения.

— Не беспокойтесь, у нас все хорошо, — словно не замечая его неловкости, ответил Ники.

Керенский с невольной симпатией смущенно продолжил расспросы:

— Имеются ли у вас ко мне жалобы, претензии, пожелания. Может быть, у вас есть нужда в чем-нибудь?

— Мы ни в чем не нуждаемся, — сдержано отозвался Ники, и его губы растянулись в вынужденной, слабой улыбке.

Керенский повернулся лицом к Аликс.

— Английская королева передает вам привет и очень интересуется вашим здоровьем.

— Спасибо, я чувствую себя сносно, — ответила Романова, хотя к этому времени она была глубоко больной женщиной, и в этой связи все досужие сплетни о возможной связи с Распутиным выглядели откровенной ложью.

Керенский, развернувшись к Ники, из вежливости широко улыбнулся:

— Николай Александрович, не беспокойтесь ни о чем, я обеспечу вашей семье хорошее отношение.

— Спасибо, Александр Федорович!

В эту минуту было хорошо заметно, что министр юстиции всеми силами старается сопротивляться первому поспешному чувству, но бывший царь ему определенно нравился. Ники, отметив про себя, что улыбка и глаза Керенского стали липкими как грязь, непринужденно сменил тему разговора:

— Как дела на фронте, Александр Федорович?

— Русской армии сейчас очень трудно на фронте, — досадуя, поморщился Керенский.

— Будем надеяться, что скоро все направится, — тяжело вздохнул Ники, и вдруг попросил: — Дайте мне полк, я буду биться за Россию.

Керенский оставил просьбу Романова без удовлетворения.

— Мне нужно время, чтобы обдумать вашу просьбу.

“На нет и суда нет. Придется искать иные пути“, — сказал про себя Ники.