— Все мы от чего-то бежим, — кисло сказал Крейк. Слова Малвери, сказанные несколько недель назад, еще до того как они сбили «Туз Черепов» и началось все это. Малвери рассмеялся, узнав свое высказывание.
Крейк посмотрел на потолок камеры.
— Я заслужил того, что нахожусь здесь, — сказал он.
Малвери пожал плечами.
— Тогда я тоже.
— Здесь нет тех, кто так или иначе не заслужил, — сказал Сило, его голос басом выкатился из глубин его камеры. — Есть за что или нет, что теперь с этим поделать. Сожаление — просто способ чувствовать себя лучше, о том, что вы не смогли исправить. Люди тратят жизнь на сожаления.
— Мудрые слова, — сказал Малвери, салютуя мартианцу. — Мудрые слова.
В далеке снова кричал Фрей.
Фрей был ранен два раза в жизни, его много раз били люди обоего пола, кусали собаки и вспарывали кишки Даккадианским штыком, но до сегодняшнего дня он считал, что самая худшая боль в мире это судорога.
Не было ничего более страшного для Фрея, чем проснуться посреди ночи с этим сказочным чувством напряжения, словно ему в икру вогнали лезвие. Обычно это случалось после пьяной вечеринки или когда он принял слишком много капель "Сияния", на тесной койке в его отсеке он часто лежал неудобно и пережимал циркуляцию на одной из ног, даже в трезвом виде.
Худшими моментами были первые секунды перед ударом агонии. Всегда было много времени, чтобы попытаться выкрутиться и боль не пришла. Но это никогда не работало. Неизбежный припадок, который следовал потом, заставлял его кричать, задыхаясь, крутиться на койке и хвататься за ногу. Это постоянно оканчивалось тем, что он сшибал многочисленные вещи из багажного гамака над головой, которые падали на него, вываливались из чемоданов и пачкали одежду.
Наконец, когда хаос незаслуженной боли заканчивался, наступало облегчение, такое сладкое почти, такое что, казалось, стоило вынести предшествующие этому травмы. Он лежал полузакопавшись в багаже, задыхаясь, благодаря того, кто его слушал, за то, что все еще жив.
Фрей давно осознал, что эта яростная хватка мускулов его лодыжки может вызвать агонию. Сегодня, его мучители показали ему удовольствие от электрошока. Вместо хватки на ноге, теперь это происходило со всем его телом.
Фрей решил, что если он переживет это, он переосмыслит определение боли.
Ослепляющие, шокирующие пытки; его спина непроизвольно выгибалась; мышцы натягивались так сильно, что могли сломать кости, зубы скрежетали, а челюсть искривлялась в гримасе.
А потом боль уходила. Удовольствие было такое, что он хотел сломаться и зарыдать. Он наклонялся вперёд на стуле, насколько позволяли оковы, по его лбу тек пот, грудь вздымалась.
— Хочешь, чтобы тебе было больно? Хочешь? — спросил мучитель.
Фрей с некоторым трудом поднял голову. Мучитель внимательно смотрел на него, у него были широкие серые глаза полные сочувствия и понимания. Он был симпатичным парнем, с квадратной челюстью, стройный, носил аккуратно подогнанную светло-голубую униформу цвета герцога Лапина.
— Ты должен сам попробовать, — сказал Фрей, выдавливая болезненную улыбку. — Как настоящий пинок.
Охранник, стоящий у двери — полный мужчина в такой же униформе как у мучителя — улыбался, пока не понял, что не должен был этого делать. Мучитель выругался и покачал головой. Он повернулся к аппарату, который стоял перед Фреем. Это было непривлекательно изобретение, размером с ящик, спереди у него были тумблеры и полукруглые датчики.